Круче не бывает
Шрифт:
– Прошу! – Скривив губы, он рукой показал в сторону комнаты, из которой только что вышел.
Только вот жена его или сожительница не очень-то хотела признавать в нем высокопоставленную особу и чуть ли не взашей вытолкала его за порог.
– В подъезде поговоришь! А я хотя бы проветрю твою берлогу!
– Не берлогу, а мастерскую! – недовольно бросил он через плечо.
– Давай, давай! – с пренебрежением махнула на него женщина и захлопнула дверь.
– Ну что за человек! – хлопнул себя по жирной ляжке мужчина.
– Вильям Андреевич?
– Допустим.
– Вы
Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы строить такие предположения. На руках следы масляной краски, на трикотажных штанах с оттянутыми коленками – такие же разноцветные мазки. К тому же он назвал свою комнату мастерской. А судя по тому, как относилась к нему его женщина, художником он был, скорее всего, неудачливым.
– Откуда вы знаете? Вы видели мои работы на выставке? – В его глазах заиграли честолюбивые огоньки.
– Ну, не совсем… Нам говорил о вашем таланте Егор Сошников.
– Сошников?.. Он откуда знает?
– Я так думаю, вы показывали ему свои работы, когда служили в армии.
– Не показывал я ему еще свои работы. Я тогда еще не писал…
– Как не занимались?
– Да я понимаю, художники должны стремиться к творчеству с детства. Сначала художественная школа, затем академия, все такое прочее, – с одержимостью во взгляде зачастил Крыжов. – Но что делать, когда тяга к искусству просыпается в зрелом возрасте? Даже не столько тяга к искусству, сколько стремление к совершенству. Что, если твой внутренний мир пронзила молния озарения! Что, если ты увидел спираль, которая пронзает и скручивает наше мироздание, толкая его вперед, в прошлое, и возвращая обратно, в будущее…
– Возвращая в прошлое, – неосторожно поправил Шульгин.
– Нет! – Крыжов так резко ткнул пальцем в потолок, что у Романова едва не сработал боевой рефлекс.
Рука мужчины могла оказаться в захвате, а сам он – на грязном пыльном полу.
– Возвращая в будущее! Это особенная спираль, которую видит мое богатое внутреннее воображение. Где, по-вашему, находится сейчас великий гений Леонардо да Винчи? В прошлом? – с безумными глазами смотрел на Шульгина Крыжов. – Нет, он в будущем! Будущее – это я!..
– А Сошников у вас где, в прошлом или в будущем?
– Сошников?! – пренебрежительно скривился Крыжов. – А кто такой Сошников? Мелкая песчинка в море вселенной! Вот я!..
– Я смотрю, вы не напрягаете память, говоря о Сошникове, – снова перебил его Шульгин. – Когда он у вас был?
– Кто был у меня, Егор Сошников?.. Нет, не был он у меня…
– А кто был? Кто про него спрашивал?
– Майор из ФСБ.
– Этот? – Илья показал фотографию Павельева.
– Да.
– Когда приходил?
– Вчера…
– Что именно спрашивал про Сошникова?
– Интересовался, когда я его в последний раз видел.
– А когда вы его в последний раз видели?
– Да какая разница? Вы лучше послушайте про мою Великую Спираль! Поверьте, вам сразу станет
– Мы обязательно послушаем про вашу спираль, надо будет, посмотрим на нее…
– Ну, вам долго придется ждать! – самодовольно проговорил Крыжов. – Пока картина не написана, ее никто не сможет увидеть. А написана она будет не скоро. Вечность, знаете ли, не терпит суеты!..
– Вы нас, конечно, извините за нашу лапотность, но мы этой суетой живем. Потому что в этой суете людей убивают, насилуют, грабят… Мы же не просто так вас про Сошникова спрашиваем. Убили его.
– Как убили? – опешил Крыжов.
На какое-то мгновение сожаление об армейском друге затмило высокохудожественную гордыню, что мутила его богатое, но больное воображение.
– А разве майор из ФСБ вам этого не сказал?
– Да нет, не говорил. Просто расспрашивал про него…
– Так все-таки, когда вы Егора в последний раз видели?
– Давно это было. В девяносто седьмом году. Осенью. Он пришел ко мне, улыбался, как дурачок, сказал, что Москву приехал покорять, просил приютить…
– Вы его приютили?
– Ну, я не мог. У меня мама больная была, к постели прикованная.
– И что, вы прогнали Егора?
– Почему прогнал? Я что, не человек?.. Радости, конечно, не было. Он меня другом называл, а какой я ему друг? Я даже адреса ему своего не оставлял. Я его спросил, как он адрес мой узнал, а он сказал, что на конверте прочитал и запомнил. Я в санчасти лежал, а мне письмо из дома пришло, Егор его передал… В общем, не дружили мы с ним. Поэтому я очень удивился, когда он ко мне приехал. Я бы выгнал его, но у меня друг был, Костя Углов, он тогда на даче жил, что в районе Антиповки. Я его туда отвез. Костя тогда в загуле был, он Егору даже обрадовался, у себя оставил. Там еще пацаны были…
– Кто?
– Ну, Федя Голомозов с ним был. И еще кто-то…
– А как найти этого Углова, вы знаете?
– Это к его родителям надо ехать. Они вам покажут место на кладбище.
– Он умер?
– На машине Костя разбился. Еще в нулевых.
– Жаль. А дача его где? – спросил Романов.
Там спрятаны бриллианты или нет, но чутье подсказывало, что с Павельевым они пересекутся именно в этом месте.
– Я же говорю, в районе Антиповки. Дачный кооператив «Гидротех», участок… Блин, забыл участок! – Крыжов шлепнул себя ладонью по лбу. – Раньше выстреливал, а сейчас забыл. Вот, что возраст с человеком делает!
– Ничего, спираль свою нарисуете, и вперед, в прошлое, – усмехнулся Илья.
– Вы думаете, получится? – совершенно серьезно посмотрел на него Крыжов.
– А вы попробуйте! Сходите к своей картине, гляньте на нее, может, вспомните номер дома. А заодно адрес родителей Углова вспомните. И как найти Федю Голомазова подскажете…
– Одну секунду!
Уходил художник в сомнениях, а вернулся вне себя от радостного возбуждения:
– Вспомнил номер! Вспомнил! Дом номер сорок четыре!