Крученый мяч

Родригез Николь

Габриэль открывает рот, закрывает, и потом снова открывает, наконец-то собравшись с духом, чтобы заговорить.

– Прости меня, Шарлотта, мне так жаль, черт возьми, – извиняется Гейб, подходя ко мне.

Я прижимаю руку к его груди, останавливая его приближение. Затем одергиваю ее, сосредотачиваясь на своем гневе.

– За что ты просишь прощения? Потому что в последнее время я так часто слышу это от тебя, что даже запуталась!

– За все. За поведение моих родителей, за свои поступки в прошлом, за свою ревность к Брэнтли тем вечером, за обвинения,

что ты спишь со всеми подряд и что дети не мои, за то, что я такой отвратительный отец, за поцелуи и за... за все...

Слышу шум у бокового окна, а когда резко оборачиваюсь, шторы покачиваются.

В этом доме невозможно посекретничать.

– У нас зрители, – шепчу я.

– Мне плевать, Шарлотта, я могу кричать это с крыш. Мне так чертовски жаль. Я знаю, что не заслуживаю тебя, но, пожалуйста, дай мне шанс все исправить. Я хочу быть отцом, но еще больше я хочу стать опорой для тебя. Я... У меня никогда ни с кем не было ничего серьезного, только с тобой... Пожалуйста, дай мне шанс. Нил говорил, что нам нужно все обдумать, так вот, я это сделал. Ты – это все, чего я хочу, Шарлотта.

Он приближается и сжимает руками мои плечи. Не могу заставить себя посмотреть ему в глаза, иначе сразу же сдамся, чего и боюсь.

– Что это значит, Габриэль?

– Это значит, что я хочу, чтобы ты снова была моей. Не знаю, смогли бы мы вместе растить близнецов в восемнадцать лет, но сейчас я уверен, что если ты просто мне позволишь, я буду делать все, что в моих силах. Я не был подходящим для тебя мужчиной тогда, Шарлотта, но теперь им стал.

Я совершаю ошибку, подняв глаза и заметив в его взгляде любовь. Знакомый блеск, который преследовал меня годами, разбудил ту самую восемнадцатилетнюю юную девушку, спрятавшуюся во мне. Бесстрашную девчонку, которая любила мальчика всем сердцем. Вот только его разбили.

– Мне страшно, – шепчу я.

Он поднимает руку и ласкает мою щеку.

– Конфетка, давай начнем все с чистого листа... Пожалуйста. Попробуй довериться мне.

Я делаю небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями, и вспоминаю его пьяную речь той ночью. Что у трезвого в голове – у пьяного на языке, верно? Могу я снова полностью довериться ему? Справлюсь ли я, если он снова разобьет мне сердце?

– Ладно, – еле слышно отвечаю я.

– Ладно? – скептически переспрашивает он.

Я киваю и улыбаюсь, и он поднимает меня на руки и кружит. Затем захватывает мои губы и наклоняет меня над столом, поглаживая одной рукой мою спину, а другой опирается о стол для поддержки. Я обнимаю его за шею и притягиваю ближе к себе. Габриэль раскачивается над моим телом, срывая с моих губ стон. Когда его рот спускается к моей шее, мы слышим как кто-то прочищает горло возле дверей в дом. Я отскакиваю от Габриэля и поправляю рубашку.

– Безопасно ли выходить наружу? – спрашивает издалека Саванна.

– Да, – отвечаю с улыбкой.

Покачав головой, шлепаю Габриэля по груди.

– Я знаю, что ты новичок в отцовских штучках, но трахать маму детишек на обеденном столе в День благодарения – не пойдет на пользу

общему делу.

Он наклоняется к моему уху, чтобы прошептать:

– В последний раз, когда я проверял, стоны означали благо для общего дела.

Я охаю, на что он смеётся и снова усаживается за стол.

Дети появляются на улице одновременно с моими родителями, которым, очевидно, не нужно было развешивать никакое белье.

Кажется, споры на время утихли. Все садятся, чтобы устроить хороший семейный ужин. По крайней мере, сегодня мы можем притвориться, что все в порядке. Не все сразу.

ГЛАВА 14

Габриэль

Я стою возле скамеек запасных и наблюдаю за парнем-катастрофой. Чтобы выбраться в плей-офф, нам нужно выиграть розыгрыш дабл-плэя, а Девин сейчас на взводе. Счет 1:1. Иду к судье, чтобы взять тайм-аут. Затем подхожу к питчерской горке, где стоит Девин, который в данный момент жонглирует мячом.

– Что происходит? – спрашиваю я, скрестив руки на груди.

– Там должен был быть страйк-аут! Этот судья – слепое дерьмо, – ворчит он.

– Послушай меня. Ты хочешь сделать карьеру? – грозно интересуюсь я.

Он кивает.

– Зачем? – снова задаю вопрос.

– Потому что это моя мечта. У нас не так много всего было, и я хочу это изменить. Хочу позаботиться о маме, как она заботилась обо мне и Белле, – говорит он, расправляя плечи.

Его признание – сокрушающий удар по мне. Когда я сорил деньгами направо и налево, они отказывали себе во многом на протяжении многих лет. Должно быть, Девин прочитал это по моему выражению лица, потому что отступил.

– Я не пытаюсь быть козлом.

– Я понимаю, но если ты продолжишь позволять своим чувствам управлять игрой, ты далеко не продвинешься. Хочешь помочь маме? Позаботиться о сестре? Тогда вытащи свою голову из зада, забудь о судье и выведи из игры того парня! – наставляю его, похлопывая по плечу.

Затем возвращаюсь в тренерскую зону и перевожу взгляд на Шарлотту, которая сидит на месте для семьи. Она улыбается мне, я киваю в ответ.

Девин вздыхает и крутит перчаткой в правой руке в поисках удобного положения. Качнув головой пару раз нашему кетчеру, игроку, находящимся за домом и принимающим мяч от питчера, наконец, успокаивается. Затем сгибает ногу в воздухе и бросает левую руку вперед, в то время как я перестаю дышать. Как тренер, я напряжен в этот момент, а как отец, я боюсь.

Баттер, игрок другой команды с битой, покачивается и отбивает мяч обратно в Девина. Инстинктивно подняв перчатку, Девин ловит мяч с громким стуком, после чего я свободно выдыхаю. Команда бежит по полю, а Девин подбегает ко мне.

– Сегодня тебе повезло, – говорю я, – больше не попадай в такую ситуацию. Держи спину прямо и сохраняй хладнокровие, – наставляю его.

– Знаю, спасибо, тренер, – отвечает он и хлопает меня по спине.

Затем пробирается к команде радоваться с остальными. Не все сразу.