Круг общения

Агамов-Тупицын Виктор

16.2

Павел Пеппер штейн, альбом «В.И. Ленин на отдыхе в Горках», 1986, на выставке «Moscow Partisan Conceptualism», ArtSensus, Лондон, 2010 (кураторы Маргарита Мастеркова-Тупицына и Виктор Агамов-Тупицын).

В.А.-Т.: Как вы относитесь к биеннале в Москве?

П.П.: Я думаю, что на данной территории надо немедленно уничтожить всю арт-структуру, скалькированную с интернациональной. Никаких биеннале, никаких центров или музеев современного искусства. А с другой стороны, должны развиваться самые радикальные проекты. Новый галлюциноз, новые языки и самые смелые экспериментальные разработки, способные существовать в тех институциональных формах, которые благоприятствуют этим культурным явлениям. Футуристы или утописты должны образовывать свои институции, соответствующие в структурном отношении их программам и их идеям. Реалисты имеют Союз художников и абсолютно с ним гармонируют: слава богу, что он есть. Пускай он существует,

опекает и ублажает всех носителей этой очень ценной для данной местности, глубоко аграрной медитативной практики, каковой является мазанье масляными красками по холсту с изображением рощи, церкви или голой бабы – неважно. Это священная и оправдавшая себя вещь. Ее вытеснение и отпихивание не имеют ни малейших культурных оправданий. Это чисто колониальная практика, и ее, с моей точки зрения, надо было бы подзакрыть и поприструнить. Чтобы благоухало и процветало экологически-бережное, внимательно-изучательное отношение ко всему, о чем мы здесь говорим. С другой стороны, свободняк и местные «штуки». В нашей стране есть возможность сосуществования консервативных и либеральных зон… Я бы создал такую оазисную структуру, где бы чередовались заповедники и экспериментальные зоны. Зоны прошлого и будущего.

В.А.-Т.: Вы не считаете, что искусство – это средство воздействия?

П.П.: Нет, не считаю. И никаких надежд на искусство не возлагаю. Во всяком случае, в том понимании, которое мы вкладываем в понятие «контемпорари арт». На сегодняшний день это абсолютно протухшая селедка.

В.А.-Т.: Но если индустрия культуры оправдывает надежды, возложенные на нее глобальным капитализмом, то почему альтернативное искусство не пытается противостоять этому на своем уровне и своими средствами и почему художники, кураторы и критики не чувствуют хотя бы минимальной ответственности за происходящее?

П.П.: Раз не чувствуют, то и пошли на хуй! (смеется). Они себя этим скомпрометировали, занимаясь «чем положено» и очень быстро поняв из журналов, что к чему. Они жуют эту обязательную программу, однако кто-то делает и неплохие работы, никак к этому не относящиеся. Системе же по хую, она спокойно может выставлять и прекрасное, и ужасное, не замечая разницы. Она абсолютно слепа и глуха и напоминает тупого осьминога. Пора, наконец, понять, что искусство – не самое оптимальное зеркало.

В.А.-Т.: Понять-то мы сможем, даже если поймем превратно, а вот действовать придется только в рамках того, что нам доступно: в рамках культуры, искусства.

П.П.: Но действовать можно и в рамках своих мыслей: то, что мы думаем, имеет более мощное поле, чем то, что мы делаем в виде инсталляций, картин, книг. Вообще говоря, некоторые вещи можно не высказать, а только помыслить. В таком виде они влияют на реальность гораздо эффективней…

В.А.-Т.: Это красивая романтическая идея: мои тайные мысли изменили мир!

П.П.: Так оно и есть. Уровень тайных мыслей – очень важный уровень (см. ил. 16.2).

Ссылки

107

В письме от 20 декабря 1995 года Пепперштейн пишет: «С удовольствием прочитал, Витя, Вашу „Текстанальность“ в Захаровском „Пасторе“. Эта захватывающая своим исповедальным накалом повесть меня очень увлекла; особенно приятно было узнать давно знакомую (по Вашим устным рассказам) историю о выкуривании гроба Пушкина. Хочется закончить стихами: Гроб Пушкина закурим, заторчим / Нальем в стаканы жидкий гроб Дантеса / И на поляне снежной среди леса / Мы выпьем и немного помолчим». А в конце августа 1998 года из Цюриха пришел факс следующего содержания: «Дорогой Витя! Спасибо за замечательные стихи и текст [„Над лисой и виноградом“, журнал „Место печати“]. Кроме достоинств самого текста, нас также порадовало телепатическое обстоятельство: за несколько часов до получения текстов мы с Викой очень долго, наперегонки, извергали потоки рифмованных строк, вертящихся вокруг „стоял ноябрь уж у двора“. Но на самом деле у двора стоит всего-навсего сентябрь, не столь уж печальная пора».

108

См. мою статью «Московский партизанский концептуализм» на сайте Stella Art Foundation и на сайте Сергея Летова: www.letov.ru/ conceptualism.

109

В гомогенной среде «критическая ответственность» не практикуется, т. к. в самом этом понятии заключен вирус гетерогенности. В советские времена идентичность неофициального арт-мира была вынужденной формой сплоченности в контексте противостояния между культурой у власти и альтернативным искусством. Отсутствие интереса к критическому дискурсу в маргинальной среде «компенсировалось» инвективной лексикой со стороны (и в адрес) мейнстрима. То, что происходило потом (по принципу «шаг вперед, два шага назад»), это обустройство критической функции в рамках некогда «единого» художественного проекта под названием «unofficial art» – тенденция, обусловленная гетерогенными импульсами и процессами, без которых искусство обречено на стагнацию.

110

В предлагаемом здесь отрывке из диалога с ПП мои вопросы и комментарии сведены к минимуму. Полный текст диалога см. в каталоге выставки «Moscow Partisan Conceptualism: Irina Nakhova and Pavel Pepperstein», edited by Margarita and Victor Tupitsyn, Art Sensus UK, London, March 2010.

Лев Рубинштейн

Про Рубинштейна Л.С. ничего внятного сказать не могу. Попытаюсь вспомнить, как все это произошло. Мне не раз доводилось слушать его чтения в гостях у общих знакомых, например у художника Сергея Бордачева, где я также познакомился с Андреем Монастырским, Никитой Алексеевым, Риммой и Валерием Герловиными. Монастырский сразу же пригласил меня к себе в Марьину Рощу, где он жил с Таней Кашиной. Любопытно то, что Андрей, Таня и Лева были ненамного моложе меня, но общение со

мной почему-то не располагало их к красноречию; мне приходилось говорить непрерывно, а они напряженно слушали. Я же пребывал в замешательстве, не понимая, почему они ведут себя как понятые или присяжные. Спустя годы мне удалось обнаружить, что в их присутствии можно благополучно молчать! В 1995 году в Мюнхене состоялось совместное чтение Л. Рубинштейна, Д. Пригова и В. Сорокина. Под занавес пожилая дама, на вид учительница, огласила обвинительный приговор. «Неужели вам самому не стыдно такое писать», – обратилась она к Рубинштейну. «Действительно, стыдно, – ответил ей Лев Семенович. – Сам не знаю, как меня угораздило». Сказано это было с такой неподдельной горечью, что мне, наконец, стало понятно, какого великого трагика потеряла в лице Рубинштейна российская театральная общественность. В 1974 году, перед тем как покинуть СССР, я записал на пленку стихи Сапгира, Холина, Монастырского и Рубинштейна в их собственном исполнении. Позднее копии этой записи были переданы в Техасский университет в Остине, в Мичиганский университет и в другие учебные заведения. В Америке я получал письма от Монастырского. В некоторых из них фигурировал Лев Семенович. Как-то Андрей сообщил, что «Рубинштейн куда-то совершенно исчез – непонятно, что делает… Тысячу раз просил, чтобы прислал тебе ксерокопии, – он все обещает»¹¹¹. Что касается переписки с Рубинштейном по поводу несостоявшегося интервью, то она вполне в духе его концептуальных текстов. Отношения между действующими лицами выстраиваются по аналогии с пьесами Беккета, где все ходят парами: Клов и Хамм, Владимир и Эстрагон. Аналогии – факты, которые «притянуты за уши» (см. ил. 17.1).

06.07.2010

В.А.-Т.: Дорогой Лев. Звучит как в зоопарке, поэтому прибавляю отчество – Семенович. Надеюсь, это письмо не застигнет тебя врасплох. Я только что закончил книгу «Круг общения», в которой осталось одно вакантное место – твое. Хотя мы знакомы с 1969 года, у нас не записано ни одной беседы, и, если не возражаешь, можно проделать эту нехитрую операцию по электронной почте. Размер – три, четыре страницы, т. е. нескольких е-мейлов будет достаточно, чтобы добиться желаемого (?) результата. В «Круге общения» фигурируют знакомые тебе персонажи – знакомые в прошлом или все еще пребывающие в зоне контакта. Для тех, кто из нее выбыл, «Круг общения» – компенсация за паузу. В основном это письма, разговоры, комментарии, фотографии и небольшие эссе. Короче, дай знать.

06.07.2010

Л.Р.: Дорогой Витя! Я с радостью. Если, конечно, мне будет что сказать содержательного. Вот только это не может состояться моментально. В конце недели я уеду на 7–8 дней. Представь себе, в город Иркутск. Вернусь 18-го. После чего – к твоим услугам. Сердечный привет Рите. Твой – всетаки – Лев.

10.07.2010

В.А.-Т.: Вот вопросы: № 1: Поскольку книга называется «Круг общения», мне было бы интересно узнать, каково твое представление о периметре этого круга. Казалось бы, мы все похожи (а я имею в виду поэтов, художников и интерпретаторов, которые сошлись в конце 1960-х – начале 1970-х годов в качестве «друзей по несчастью» и тем самым как бы «осчастливили» друг друга). Т. е. создалось подобие общности – референтная группа. Возникла некая (иллюзорная?) модель идентичности, которой мы прежде не обладали. До этого мы были носителями «отрицания», а отрицание и идентичность суть вещи несовместные. Понятно, что речь идет о Холине и Сапгире, Рубинштейне и Монастырском, Губанове и Лимонове, Мамлееве и Некрасове, Пригове и Сорокине. А также о художниках, реализовавших или не реализовавших свои возможности. № 2: Расскажи о наиболее значимых профессиональных контактах. Меня интересует «нематериальный» обмен (обмен нематериальными ценностями) в лакунарном пространстве маргинальной культуры. Как это повлияло на формирование твоих собственных взглядов и интересов? № 3: Каково твое представление о более широком контексте, по отношению к которому автономные эстетические практики играют роль поверхностного слоя – с учетом того, что он (этот слой) непрерывно истончается? Или это не более чем возрастной маразм, связанный с геноцидом мозговых клеток. Имеет ли смысл сохранять непримиримость и уместна ли роль гневных старцев в постсоветском пространстве? № 4: В последние годы происходит какое-то повальное крушение дружб – с чем это связано? Старея, мы становимся менее востребованными во всех отношениях. Похоже, что нам самим уже никто не нужен, и мы (как упыри) упиваемся своей могильной самодостаточностью. Но чтобы обрести покой, нужна прыть. Поделись опытом.

27.07.2010

17.1

Никита Алексеев и Лев Рубинштейн участвуют в акции группы «КД» «Появление», март 1976.

Л.Р.: Витя, дорогой. Я уж давно получил от тебя вопросы. Но тут такая анафемская жара, что я ВООБЩЕ не могу ничего делать – ни читать, ни писать, ни, что самое ужасное, думать. Давай чуть подождем, ладно? Обнимаю. Твой ЛР

27.07.2010

В.А.-Т.: Lev Semenovich, мы только что с острова, где отдыхали. В последнюю ночь мне приснилось, что я в испуге поднимаюсь по лестнице в каком-то пустом доме и, наконец, вхожу в квартиру, где двери всех комнат запечатаны. Вдруг появляется Камила (так она себя назвала) и приказывает мне лечь на пол под предлогом того, что у меня ноги в крови. А то, говорит, придет Спиридон и будет ужасная сцена. Я ложусь, а она выбегает за дверь и начинает с кем-то судачить. Мной овладевает страх, и я начинаю истошно кричать: «Камила, Камила, Камила!» Тут меня будит Рита, и мне приходит в голову, что Спиридон – это злой дух, т. е. Спирит. Как если бы про кого-то сказали, что «он Спирит» или «Спирит он», т. е. «Спиридон». Но как расшифровать имя Камила? Боюсь, что сон в руку, т. к. ты упорно не отвечаешь на мои вопросы.