Круг
Шрифт:
– Я… мне…
– Потом расскажешь. Мало радости говорить одно и то же два раза подряд.
Придал гнедого пятками и размашистой рысью ушел вперед.
– Вперед, Губчик, нас ждут, – шепнула Верна и поспешила вслед за «плащом».
Какое-то время ехали молча. Троица хранила угрюмое молчание, а Верна исполнилась недоумения. Разве так должны вести себя незнакомцы, которых догнала шальная, вздорная бабища, хоть бы даже с мечом? Ну спросили бы, чего нужно, намекнули на то, что бывает у мужиков и баб. Но молчать?
– Меня кто-нибудь спросит, кто
– Встанем на привал – спросим, – буркнул тот из троицы, что выглядел постарше остальных. – Рот прикрой, кишки простудишь.
Словно землей накормили. Стиснула зубы и насупилась. Исподлобья окатила всех троих гневным взглядом и плюнула на дорогу. Ну хорошо же! Привал так привал.
За полдень свернули с дороги, ушли в лесок и разбили небольшой стан.
– Не боишься? – Старший из троих протянул попутчице кусок вяленой козлятины, завернутый в тонкий хлебец.
– Убить можете?
– Это не самое страшное, – повел речь обстоятельно, не торопясь. Глаза, светлые до того, что почти сливались с белками, глядели на Верну неотрывно. – Гораздо страшнее мука без времени. Молишь о смерти, а той нет и нет.
– Не боюсь. Живой не взяли бы. Обозлились да и прикончили.
Парни переглянулись.
– Больно ты уверена.
– Не вы первые. Знаю, что говорю.
– А за нами чего увязалась?
Верна помолчала. Мясо в хлебце больно хорошо. А с кваском – так и вовсе забыться и не встать…
– К Залому хочу.
Старший равнодушно поворошил уголья в костре.
– Знать такого не знаю. Ты знаешь? А ты?..
Остальные лишь плечами пожали, и лица у всех получились будто сундуки в бедняцкой избе, квадратные и пустые.
– Знаете, – усмехнулась Верна. – Да только признаваться не хотите.
– Тебе-то зачем?
– Разве помешает лишний меч?
– Лишний меч никогда не помешает. Ну допустим, заломовцы мы, тебе что за печаль? Деньги? Слава?..
– Не деньги, не слава, – обняла колени и уставилась в огонь. – Сама знаю, вам не скажу. Мое дело.
– Звать как?
– Зови Верна.
– Ты когда последний раз в зерцало смотрелась, Верна?
– Давно. А что?
– Глаза у тебя пустые. Мертвые. Смерти ищешь, дура?
– К Залому не возьмете, подамся к братьям-князьям! Меч лишним не бывает!
– Могла и сразу к братцам. Чего же к Залому?
– А так!
Трое переглянулись, и старший назвался:
– Я – Черный Коготь, это – Пластун, тот – Ворон.
Скинули клобуки, и Верна потрясенно раскрыла рот. До того мгновения сверкали из тени три пары глаз да белые зубы. А тут такое! Мало того что парни вышли примечательные, на дороге встретишь – всяко не забудешь, так ведь интересно стало, где они раздобыли цвет лица, схожий с темной медью, и где выгорели их волосы. Интересно, а глаза могут выгореть? У Черного Когтя они просто избела-голубые.
– А сказать, как поняла, что вы заломовцы? – буркнула.
– Уж будь любезна, – усмехнулся Пластун. Это он заговорил с ней на дороге и наказал не
– Вот я, баба-дура, за вами увязалась. Иной в кусты поволок бы, вы же… когда в зерцало смотрелись последний раз, заломовцы?
Меднокожие переглянулись и оглушительно рассмеялись. Не хотела, но и сама улыбнулась.
– Потом, все будет потом. Бабы, корчмы, вино, – буркнул Черный Коготь.
– Бережетесь для чего-то. Любой глазастый дурак приметил бы.
– Не больно-то охота на мече по глупости помереть, – подхватил Ворон. – Ведь меч не просто для красоты таскаешь? Сдуру и прирезать можешь.
– Могу и прирезать. Особенно сдуру.
– Есть у нас интерес послаще сдобных баб. – Черный Коготь нехорошо улыбнулся, и могло бы кострищное пламя замерзнуть под светлыми глазами, непременно замерзло.
– Жуткие вы. Мне бы радоваться, что руки не тянете, а только страшнее делается.
– Вот и встретилась нежить с нежитью, – усмехнулся Пластун.
Отдыхали недолго. Только лошади подобрали у коновязи траву, снарядились в путь, уже вчетвером. Дорогой не разговаривали, каждый пребывал сам в себе, и ни за что Верна не согласилась бы оказаться в средоточии мыслей новых попутчиков. Знать не знала ни Залома, ни братьев-князей, но того, что с лицемерами случается в думах возвращенцев, не пожелала бы и врагу. «Плащи» молчали до того пронзительно и зловеще, что иногда Верне мерещился черный дымный след, какой происходит от злого огня, пожирающего дерево. Чадный, густой и жирный. Даже оглянулась, бросила за спину опасливый взгляд. А вдруг?
На привалах обменивались парой слов, по большинству же молчали. Кой-когда правили оружие – то ножи, то мечи. На цепкий взгляд Верны, клинки не нуждались в правке, так можно и нож уточить в шило. И уж вовсе не осталось у нее сомнений в том, что троица хлебнула на своем веку. Хлебнула столько, что иного наизнанку вывернет, а эти лишь подкоптились под жарким полуденным солнцем, повыгорели и напитались по самое не могу лютой злобой. Лютой настолько, что глаза застит и жить не дает. Точит изнутри, а парни точат и правят клинки. Что будет, когда схлестнутся с князьями? Вот и думай теперь. Где-то солнце наливает силой жизнь – рожь, пшеницу, цветы, – а где-то под жаркими лучами зреют ненависть и отчаяние. Ох и пестрая ты жизнь, ровно парус оттниров – где-то черная полоса, где-то белая…
Верна усмехнулась. Винопей говорил, будто коффы гнали Залома с остатками войска до самого моря, где-то далеко на полудне. Что сталось потом, никто не знает, но только под ярким светилом полудня как раз и получается медный цвет кожи и выгорают волосы. Тут к гадалке не ходи. Выходит, уцелели заломовцы и семь долгих лет крепко точили зубы. На кого, интересно? Знают что-то про князей?
– Болтают, будто князья не больно чисты на руку, – как бы между прочим бросила Верна. Ждала вспышки гнева, зубовного скрежета, но то, что последовало, удивило бы кого угодно.