Круг
Шрифт:
– Ага, болтают, – равнодушно буркнул Черный Коготь, проглядывая лезвие меча на солнце, нет ли незамеченных выбоин. – Соврут, недорого возьмут.
– Впрочем, ваше дело, – отвернулась. Не хотят говорить – и не надо. В чертоги Ратника утащить чужую тайну, что ли? Всего-то и осталось, что встретить вражий меч и оборвать никчемную бессмысленную жизнь. Для чего ковыряться в чужих историях, когда своя останется незаконченной?
Прикусила губу. Жизнь действительно похожа на полосатый парус оттниров. Еще недавно Верна ненавидела весь белый свет, прикоснуться к себе не давала, мечтала окончить дни на клинке. Потом враз наступила белая полоса, полночь обернулась полднем, зима – летом. В человеке человека
– Чем ближе горы, тем больше разъездов. – Четверка спряталась в густом лесном укрытии, а по дороге мощно и брячливо выступал княжеский дозор: двадцать мечей, четверо в ряду. – Ровно сети раскинули, авось заломовца поймают.
– Боятся, – шепнул Пластун Ворону. – Пусть боятся.
– Нам бы только до крепости добраться. – Черный Коготь внимательно оглядывал дорогу в просвет ветвей. – Куда? Стой!
За руку придержал Верну, уже было готовую выскочить на открытое место.
– Ведь проехали? Проехали ведь!
– Не спеши. Целее будешь, – нехорошо прищурился Коготь. – Не учудили бы чего. Ох подвох чую!
Как в воду глядел. Едва дозор скрылся за поворотом, едва улеглась вековечная пыль, на дорогу выступил еще один отряд, больше первого. Те же княжеские дозорные, только шумнее. Мечей сорок, не меньше.
– Еще будут или все прошли? – усмехнулся Ворон.
– Вот ведь придумали, собаки! – скривился Пластун. – Подумаешь, будто проехал дозор, шасть на дорогу – и попадаешь ровно кур в ощип. Тепленьким возьмут, с пылу с жару.
– Пройдохами были, пройдохами остались. – Черный Коготь презрительно сплюнул и бросил на голову клобук. – Как бы сами себя не перехитрили.
До гор оставалось немного, рукой подать, Верна поклялась бы, что приметила островерхие снежные пики в лазоревом мареве, когда бы не боялась обмана. Иной раз далекие облака примешь за горную страну, особенно если те стелются по самому дальнокраю и висят себе неподвижно при полном безветрии.
Теперь остерегались вставать на постоялых дворах днем, только на ночь. Когда темно, дозорный изголовье давит в дружинной избе, а тех немногих, что по службистскому рвению пылюют по дорогам, заломовцы не боялись. И тем не менее на постоялом дворе «Вертел» Черный Коготь купил у хозяина кусок плотной тканины и бросил Верне:
– Надевай.
– Что?
– Голову спрячь, – и показал на свой клобук. – И сама прикройся.
– Вот еще…
– Прикройся, – подступили Ворон с Пластуном, и все меньше их затея с клобуком походила на шутку.
Верна, Вернушка, прикрой личико, сама обернись в саван. Погребись заживо. Безмолвная, сокрытая от солнца, жди своего меча.
Руки поднять не смогла. Встала как истукан и лишь глазами хлопала, пока возвращенцы споро прятали под клобук – закрыли голову, два раза обернули вокруг шеи, остальное легло на грудь и спину, аккурат под пояс.
Сама не поняла, но чем-то неуловимым эта ночь от прочих отличалась. Как всегда, взяли одну каморку на четверых, трое дремлют, один сторожит. Не врали парни и не рисовались, в ее сторону ни разу не взглянули, лишь мечи ласково оглаживали на ночь глядя и бросали угрюмые взоры на восток-полдень.
Спали не раздеваясь, не снимая сапог и не отнимая ладоней с рукоятей мечей. Шли который день кряду, и всякий раз Верна с нетерпением ждала дневных привалов под пологом леса, когда можно будет скинуть сапоги и походить по траве босиком. Совсем не снимать сапог нельзя, никак нельзя. Ноги сопреют. Бывало, набьют возвращенцы сапоги сухой травой, и не успеет костер прогореть, как она вытянет сырость изнутри.
Перед самым рассветом Черный Коготь разбудил
Ночь еще дышала полногрудо, все сущее наслаждалось прохладой и сумеречной синевой, и только на востоке непроглядная синь истончилась и в подлунный мир капля за каплей сочился новый день. «Вертел» расположился чуть в стороне от дороги, на небольшой поляне, вместившей сам постоялый двор, баньку и подворье со скотиной. Огораживаться хозяин не стал, хватило рядка стройных елей, высаженных вокруг заветной поляны. Нужник располагался чуть в стороне, в леске, за первыми дубами. Хозяин-затейник устроил место телесного отдохновения так, что самая обычная потребность превратилась если не в удовольствие, то, по крайней мере, в удобство. Домишко, три шага на три, с двускатной крышей и большой воронкой наверху, которая носиком открывалась внутрь, и дождевая вода наполняла дубовую кадь, подвешенную к балке на веревке. Носик-поплавок не жадничал, давал столько воды, сколько нужно, одного не позволял – запустить внутрь руку, по запястье измазанную в… впрочем, иной остолоп умудряется и локоть перепачкать. Верна обо всем на свете позабыла от блаженной чистоты и наказала себе завести точно такую же премудрость, когда встанет на каком-нибудь пригорке уютный дом с садом, мужем, детьми и ворчливым свекром, который очень бы напоминал Тычка. Ладно, ладно, пусть мужнина сестра тоже будет, куда уж без Гарьки. Потом как нутро охолонуло – не будет ничего этого, не-бу-дет. Острый меч врубится в полную грудь, и белый свет закончится черной полосой. Верна уже было толкнула дверь, собираясь выйти, как услышала треск ветвей и звук, до боли знакомый, – так длинный клинок покидает ножны. Кто-то тихо потянул меч наружу, и зловещий шелест показался нескончаемым. Несколько раз кряду облилась испариной и просохла, будто в горячке. Откуда мечи в лесу в предрассветную пору?
Благо, что дверь оказалась молчалива, хоть катайся на ней, звука не издаст. Темень кругом, рассветом только пахнет, луны нет и в помине, а звезды… много ли света от небесной пыли? Верна пала ничком и ровно ящерка уползла за стену, невидимая в высокой траве. В дубах говорили двое, и от их разговора сделалось нехорошо, едва не растеклась по земле безвольной лужицей.
– …у меня только шесть мечей. Этого хватит?
– Здоровы те четверо, сказать нечего, но что такое несколько мятежников для княжеской дружины?
– Ты, наверное, захочешь, чтобы братья-князья узнали твое имя, почтеннейший? Хорош я буду, если, рассказывая о поимке головорезов Залома, не смогу назвать имя отважного радетеля за спокойствие в стране!
– Я купец, простой купец. Зовут меня Большенос. Вожу туда-сюда меды, прочее съестное и питье. К слову, таких медов, как я, не возит в наши благословенные переделы никто! И не станет для меня большей радости, чем поставить в княжеские хоромы несколько бочек отменного, островного меда! Слава братьям-князьям!
Ага, слава братьям-князьям. Тихонько, задом, чтобы ни одна травинка не выдала, попятилась прочь. Тьфу ты, все как в дурной сказке, присела в отхожем месте и услыхала страшный разговор! Кому сказать – засмеют! Ну и пусть смеются, главное – самой услышать тот смех. Оно ведь как получается, если смеются над тобой – значит, жив.
За углом постоялого двора Верна выпрямилась, быстрее молнии вспорхнула по лестнице и, ровно тень, втекла в каморку.
– Нагулялась? – из угла подал голос Черный Коготь. – Уж думал, провалилась.