Круг
Шрифт:
– Не дождалась? Убили?
– А кто его знает? Может, сгинул, может, другую нашел! Семь лет в неизвестности, а бабье время уходит.
Семь лет?.. Верна прикусила губу. Кому из возвращенцев подмигивает прошлое?
– Да, время уходит, сказать нечего. И ничто не дрогнуло? А вдруг вернется?
– Вернется? – Зазноба оглянулась, «разбросалась глазами» направо-налево и прошептала: – Ты, Верна, даже не представляешь, как права! Вернулись! Залом и его дружина которую седмицу воду мутят. Наверное, слышала? И мой среди них как пить дать! С Пластуна как с гуся вода! Вся страна, ровно дикий конь,
Верну передернуло. Опаньки! Бывшая супружница Пластуна нарисовалась! Дайте же поглядеть на это чудо, пока можно, ведь, если Пластун доберется до голубков, обоим не поздоровится.
– Пластун – твой бывший?
– Да! – Зазноба легкомысленно отмахнулась. – А теперь мой муж – воевода князей. Сотник!
– Дело твое, но метания от одного мужа к другому до добра не доведут. Как знать, может, у судьбы на тебя свой расчет.
– Не понимаю. – Красавица едва не смеялась. – Таких баб, как я, много. А если его убили, мне до скончания века ждать мертвеца? Верность ему хранить? Ни вдова, ни мужняя жена.
– Если убили, ты свободна как птица. Так неужели не давал о себе знать? – Верна прищурилась. Пластун как-то говорил, будто передал с мимоезжим купцом весточку для милой. Ну-ка поглядим, как баба обошлась с мужниным приветом.
Красавица нахмурилась и закатила глаза.
– Таким новостям нет веры. Три года назад приходил ко мне какой-то купчина, передал весть от Пластуна, дескать, жив, томится в застенках где-то на полудне. Ну и что? Он весть передал, а назавтра его забили вусмерть! И снова жди, надейся?
Верна усмехнулась.
– Баба ты неглупая, найдешь нужные слова, если заломовцы в город ворвутся и Пластун впереди всех.
Зазноба легкомысленно отмахнулась. Город большой, вокруг стена, в тереме тысяча дружинных, какие заломовцы? Тут же обо всем забыла и покосилась за спину, там в небольшом отдалении стояли девятеро и внимательно оглядывали площадь во все стороны.
– А эти с тобой?
– Отец и охрана, – буркнула Верна. – Батюшка – богатый купец, а я купеческая дочь.
– Как интересно! А я только с воями зналась. У них одно на уме – кольчуги, мечи, ножи, лошади. Кто с кем сражался, кого победил, какие тайные ухватки знает. Скукотища.
– Мне пора, Зазноба. – Верна поднялась. – Может быть, еще увидимся.
– Я со своим живу там. – Красавица показала на боярский конец. – Всякая собака знает.
– Дети есть?
– Пока нет. – Зазноба спрятала улыбку, потупилась. – Есть подозрение…
– Мать-Земля тебе в помощь. Она тебе ой как понадобится.
За день Верна видела много интересного. Дружинные бились мешками, сидя на бревне. Набили мешки пухом и перьями и давай друг друга охаживать. Кого-то из них завтра не станет, возможно, кто-то лишится сердца, но, пока могут веселиться, пусть веселятся. Помрачнела, окатила девятку испуганным взглядом и отвернулась от бревна.
Дальше боролись. На земляной площади очертили круг, с каждого желающего побороться снимали рубаху и обмазывали маслом на потеху зевакам. Поди ухвати такого противника и брось! Борцы пачкались глиной и землей, люд хохотал до колик в пузе, смеялась и Верна. Больно уморительно выглядели борцы, красные, пыхтящие, скользкие. Но что
Вечером заглянула в гончарный конец, там должен был определиться самый мастеровитый гончар. Соперники уже расписали и покрыли глазурью свои работы, люди толкались у черты, и лишь двое стояли в круге – молодой и пожилой. Вынесли творения рук человеческих – неописуемо красивый и пестрый, изукрашенный желтыми и красными цветами, пузатый кувшин молодого мастера, и простецкий, без хитрых завитушек, полностью синий, как небо над головой, кувшин второго.
– Гли-нец, Гли-нец! – кричали сторонники молодого гончара. – Пест-рый, пест-рый!
– Поглядим еще, – ворчали старики. – Ишь ты, пестрый!
Верна поджала губы. Ну да, кувшин молодого гончара, без сомнений, красивее. Какие цветы! Какая шейка! Работа пожилого мастера проще и стройнее, что ли. Тем временем судья по очереди распробовал питье из обоих кувшинов. А по тому, как изменилось его лицо, толпа замерла, предвкушая неожиданность. Какое-то время кувшины, полные воды, стояли на солнце, досыхали снаружи, и судья просто не стал тратить слов. Разведя руками, молча предложил попробовать всем желающим.
– Вода холодная! – изумленно пробормотала Знойка, невеста Глинца. – Как из родника!
– Уж похолоднее, чем отсюда! – язвительно заметил старый мастер и указал пальцем на расписной кувшин Глинца.
– Зато этот красивее!
– А из этого вода в жару холоднее!
– Красивее…
– Холоднее…
– Тихо-о-о! – Судья взмахнул руками, призывая к тишине. – Тихо, люди!
Разгоряченный люд мало-помалу приумолк, и судья строго повел глазами в обе стороны.
– Тихо! Не устраивайте базар в гончарном конце! Дабы никто не сказал, что судья пристрастно дышит к тому или другому, объявляю громогласно: в синем кувшине вода холоднее, а пузатый расписан лучше и слеплен причудливее. А теперь определяйся, народ, что тебе милее!
Толпа смешалась, какое-то время бурлила и толкалась, ровно пузырьки в кипящем котле, потом снова разделилась. За Глинцом встал народ и за мастером Суховеем встал, а только получилось так, что народу за пожилым гончаром образовалось больше. Чего греха таить, Верна и сама встала за Суховеем. Подумала. Поколебалась. И выбрала. Не в красоте дело, хотя и она тоже важна, но, в конце концов, нужно перестать клевать на яркие перья. Повелась бы на красоту и пригожесть, проворонила нечто важное в жизни, хотя… и так проворонила. Безрода уже не вернешь.
– Ворожба! Ворожба! – понеслось из толпы, стоявшей за Глинцом. – Где это видано, чтобы кувшин стоял на прямом солнце, а вода в нем осталась холодна, словно только что из ключа! Ворожба, ворожба! Нечестно!..
Судья вопросительно посмотрел на Суховея. Пожилой мастер усмехнулся, торжествующе оглядел обе толпы, подошел к синему кувшину, стоящему на лавке, взял в руки. Рассмеялся, поднял над головой и грохнул о землю. Во все стороны брызнули остатки воды и осколки, люди ахнули, особо впечатлительные даже прикрыли рот руками. Старый гончар поднял один из черепков и бросил Глинцу. Тот, словно диковину, принял осколок, покрутил в руках.