Круг

Миньер Бернар

Сервас не ответил ни «да», ни «нет» и не шелохнулся, молча глядя на Лаказа. Еще одна история о схватке альфа-самцов — у кого больше, чья струя длиннее… На сей раз Лаказ знал, что проиграл, и просто пытался «спасти лицо».

— Любой, кто хотел возвыситься на непомерную высоту, навлекал на себя ревность и гнев богов. Кажется, боги сделали мою жену орудием своей мести… Женщины воистину непредсказуемы.

В этом Сервас был согласен с Лаказом, но показывать этого не стал.

— Ваша жена сказала правду? — строго спросил он.

Они снова встретились

в ультрасовременном доме в богатом квартале, выстроенном в сердце леса. Так пожелал депутат, когда майор позвонил в мэрию. Госпожа Лаказ поздороваться не вышла… Солнце проникало в комнату через жалюзи, освещая черные стены, завешанные фотографиями «во славу» хозяина здешних мест.

— Да.

— Вы убили Клер Дьемар?

— Полагаю, я должен напомнить, что вы не можете вести расследование без ордера, а чтобы получить этот ордер, меня должны лишить депутатской неприкосновенности. Кроме того, мне следует немедленно вызвать адвоката, но я отвечу на ваш вопрос: нет, майор, я ее не убивал; я любил Клер, а Клер любила меня.

— Юго Бохановски изложил мне иную версию: по его мнению, Клер собиралась расстаться с вами.

— Неужели? И почему же?

— Клер и Юго были любовниками.

— Вы это серьезно? — искренне удивился депутат.

Майор кивнул. Лаказ нахмурил лоб, на его лице отразилось сомнение.

— Мальчишка выдумывает… Клер никогда мне о нем не рассказывала. А ведь мы строили планы на будущее…

— В прошлый раз вы сами признали, что Клер не хотела, чтобы вы уходили от жены.

— Вы правы. Она не была до конца уверена в собственных желаниях. И не хотела ни о чем слышать, пока Сюзанна в таком… состоянии.

— То есть пока она… жива?

Глаза политика потемнели.

— Скажите честно, Лаказ, вы в последнее время следили за Клер? У вас были сомнения на ее счет?

— Нет.

— Вы знали о ее связи с Юго Бохановски?

— Нет.

— Вы были вместе в пятницу вечером?

— Нет.

Три твердых «нет», три уверенных ответа.

— Где вы были в пятницу вечером?

Вместо ответа — улыбка и непроницаемый взгляд.

— Этого… я не могу вам сказать.

Политик произнес эти слова с улыбкой, в которой была невероятная ирония, словно он внезапно осознал комизм ситуации — и всю ее безнадежность. Сервас вздохнул.

— Черт вас побери, Лаказ! Я буду вынужден обратиться к следователю, и, если вы откажетесь сотрудничать, он наверняка потребует лишить вас депутатской неприкосновенности. Вы губите себя и свою карьеру!

— Ошибаетесь, майор. Вот если я отвечу на ваш вопрос, на моей карьере можно будет поставить крест. Я оказался между молотом и наковальней.

Эсперандье слушал один из лучших, по его мнению, роковых альбомов 2009 года — «West Ryder Pauper Lunatic Asylum» Kaсабьяна, вещь под названием «Fast Fuse». Кто-то постучал в стекло с пассажирской стороны. Венсан убавил звук и открыл дверь.

— Нужно кое-кого повидать, — сказал Сервас, садясь в машину.

— А

Марго?

— У входа стоит фургон жандармерии, — Мартен кивнул на синюю машину, стоящую у обочины, на дальнем конце дубовой аллеи, перед лугом, — Самира охраняет тылы, Марго в курсе. Я знаю Гиртмана. Он рисковать не станет — не захочет вернуться в камеру.

— И куда же мы направляемся?

— Езжай.

Они въехали в город, Сервас по-штурмански коротко давал указания своему лейтенанту. После разговора с Лаказом энтузиазма у него поубавилось; он не понимал, почему депутат так упорно отказывается говорить, где был в тот вечер. Что-то тут нечисто. У Лаказа есть веские причины хранить молчание. Убийцы себя так не ведут.

Впрочем, нельзя исключать и другой вариант: Лаказ искушен в этой игре, он политик, то есть лицедей и профессиональный лжец.

— Нам сюда, — сказал Сервас.

Университетский кампус стоял на одном из нависающих над городом холмов. Пять корпусов. Совершенно одинаковых. Они въехали на территорию через невысокие ворота, на которых висела табличка «Университетский городок Филиппа-Исидора Пико де Лаперуза», и припарковались под деревьями. Лужайки между зданиями были пустынны: учебный год на факультете естественных наук закончился, и большинство студентов разъехались. Все вокруг казалось заброшенным. Внешне длинное пятиэтажное здание с рядами широких окон выглядело очень авантажно, но, войдя в холл, они поняли, что красивый фасад — не более чем декорация. На стенах висели плакаты: «Мы платим за жилье — мы требуем положенных удобств», «К чертям тараканов!». Лифта не было. Они пошли по лестнице и убедились в справедливости требований: пластиковые натяжные потолки отклеивались, желтая краска на стенах облупилась, на двери душа висела табличка «Не работает». Сервас заметил на полу парочку резвых тараканов. Коллеги из наркоотдела назвали им номер комнаты. 211. Они остановились перед дверью. Внутри орала музыка. Эсперандье постучал и спросил, придав голосу «молодое звучание»:

— Хайзенберг, чувак, ты дома?

Обитатель комнаты вырубил музыку, и они секунд тридцать гадали, ушел Хайзенберг через окно или нет. Потом дверь распахнулась: на пороге стояла тощая девица в майке и шортах. Крашеные белые волосы с черными корнями торчали в разные стороны. Руки у нее были такие худые, что под загорелой кожей проглядывали кости и вены. Она моргала мутными, какого-то неопределенного цвета глазами, пытаясь разглядеть лица незваных гостей.

— Хайзенберга нет? — спросил Венсан.

— Кто вы такие?

— Сюрприз! — весело провозгласил лейтенант, показал удостоверение и отодвинул блондинку, чтобы войти.

Стены были завешаны фотографиями, постерами, афишами и проспектами. Эсперандье узнал Курта Кобейна, Боба Марли и Джимми Хендрикса, идолов молодого поколения, одержимого свободой и увлекающегося наркотиками — тот еще парадокс… Он сразу опознал пропитавший комнату запах: ТГК, тетрагидроканнабинол, в просторечье — гашиш.

— Так что, Хайзенберга нет?

— А зачем?