Круги по воде
Шрифт:
«Нервы у него что надо», — подумал Игорь и пояснил:
– Говорят, что перестраивали по эскизам. Вы этого не заметили?
– Нет, не заметил.
– Странно, — покачал головой Игорь. — Вы не находите? Ведь все, кроме вас, это заметили.
– А мне странно другое.
– Что именно?
– Ваш тон, — строго сказал Ревенко. — Вы меня как будто в чем-то уличаете.
– Дело не в тоне, а в фактах. Вы ими недовольны? А меня они удивляют. Вы же умный человек, Владимир Яковлевич. Смотрите, что получается. Ваш
– Так. Что из этого?
– А Барановский комбинат построил свой цех в точности по этому проекту. Вот справка. Что это может означать? Любой человек вам скажет: это означает, что данные чертежи предназначены для Барановского комбината. Тогда где же чертежи, где проект, по которому перестраивался ваш завод? Может быть, их уничтожили? Или потеряли?
– Глупости!
– Совершенно с вами согласен. Остаётся предположить одно: их просто не было. Были эскизы.
– И это было бы грубейшим нарушением! — воскликнул Ревенко, вцепившись побелевшими пальцами в свой портфель.
«Э, милый, ты начинаешь срываться, — усмехнулся про себя Игорь. — Даже твои нервы, кажется, не выдерживают». И спокойно заметил:
– Конечно, нарушение. Но автор проекта Лучинин сам руководил перестройкой. Все очень спешили. Так что наличие эскизов можно если не оправдать, то объяснить.
– Ваша обязанность не объяснять, а выслушивать объяснения!
– Я именно так и сделал. И именно так все мне и объяснили, кроме вас. Вы объясняете очень странно.
– Вся рота шагает не в ногу, один он в ногу, — пробасил со своего дивана Раскатов.
– А вы!.. — обернулся к нему Ревенко. — Вы!.. — и вдруг спокойно и иронически закончил: — Вы ведь были, кажется, другого мнения, Викентий Петрович. Неужели так быстро поменяли?
– Не быстро, — пробурчал Раскатов. — Совсем не быстро. А надо было бы.
– Минутку, Владимир Яковлевич, — вмешался Игорь. — Я записываю ваше объяснение. Итак, завод перестраивался по чертежам, по которым потом был построен цех на Барановском комбинате. При этом вы внесли в проект большие изменения, иногда даже ухудшая его тем самым.
– Позвольте! Почему же ухудшая?
– Качество продукции у вас несколько хуже. А производительность меньше. Вот справка главного инженера комбината.
– Ну, знаете! Мы строили первыми.
– Конечно. Итак, я вас правильно понял?
– Да, — резко ответил Ревенко. — И компетентная комиссия из министерства…
– Вот теперь перейдём к этой комиссии, — перебил его Игорь. — Вы давно знакомы с её председателем?
– Я?.. Сравнительно давно.
– Вы, кажется, учились вместе?
Ревенко усмехнулся, демонстрируя удивительное самообладание, и провёл рукой по волосам.
– Кто вам это сказал? Впрочем, извините. Вам ведь нельзя задавать вопросов. И у вас… э-э, свои методы.
– В данном случае метод был весьма
– Сам?! — не смог сдержать изумления Ревенко. — Но позвольте! Как вы могли…
– Оставьте вопросы, — сухо прервал его Игорь. — У меня слишком много их к вам. Так вот. Кобец признал свою полнейшую некомпетентность в данном вопросе. И мы ещё к этому вернёмся. А сейчас скажите: вы знали об анонимных письмах, поступивших в прокуратуру, в газету, в министерство по делу Лучинина?
Ревенко снова взял себя в руки и спокойно ответил:
– Конечно. Я их даже читал.
– Они содержат, в общем, одни и те же обвинения, не так ли?
– Да, пожалуй.
– У вас не возникло ощущения, что их писал один и тот же человек?
– Я об этом не думал.
– А вы не подумали, что их автор очень хорошо знает заводские дела и, возможно, сам работает на заводе?
– Вполне вероятно.
Ревенко был спокоен, удивительно спокоен, только полное лицо его словно окаменело, даже глаза, только двигались губы.
– Мы тоже обо всем этом подумали, — медленно сказал Игорь. — И нашли их автора.
– Поздравляю.
– И он сознался. Ему, собственно, ничего больше не оставалось. Это некий Носов. Вы его знаете?
– Знаю, — сухо ответил Ревенко.
– Прекрасно. Но вот что на первый взгляд странно. Все обвинения, содержавшиеся в письмах, подтвердила комиссия. Ей давали объяснения вы…
– Не я один.
– Конечно. Но вы давали объяснения именно по этим пунктам. Так пишет нам Кобец, — Игорь указал на одну из бумаг на столе. — И эти же самые пункты, эти же обвинения, вы подсказали Носову для его писем. Вот его показания.
– Ложь, — спокойно произнёс Ревенко. — И притом наглая ложь.
– Вот как? — удивился Игорь. — Но Кобец — лицо официальное и к тому же ваш старый приятель. Зачем ему…
– Я говорю про Носова, — с ударением на каждом слове, медленно и твёрдо произнёс Ревенко. Лицо его при этом оставалось неподвижно, глаза смотрели куда-то в одну точку.
– Про Носова? — переспросил Игорь. — А Кобец, значит, прав?
– Да.
– Так и запишем… Теперь насчёт Носова. Я согласен. Этот человек доверия не заслуживает. Но он не только негодяй, он ещё и хитрец. И вас обманул. Вы не догадываетесь в чем?
– Нет.
– Вы не помните, что просили его вернуть одну бумагу, вернее записку, и он вам сказал, что потерял её?
– Это тоже ложь.
– Возможно. Но бумага эта теперь у нас. Там вашей рукой написаны некоторые трудные для Носова слова и формулировки. И приписано: «Смотри, пиши правильно, а то не поймут».
– Ложь!
– Вот она, эта записка. — Игорь взял со стола не большой помятый листок и показал Ревенко.
– Разрешите… — протянул тот руку.
– Нет. Вы и так узнаете.