Кругом одни соблазны
Шрифт:
Вадим, глядя, как я поглощаю еду, рассмеялся:
– Тебя что, давно никто не кормил?
– Угу. Ты ешь, не смейся, а то я и до твоей доберусь.
– Ну уж, дудки!
– Вадим, мне нужна твоя помощь, у меня проблемы с машиной, а я без нее сейчас гибну.
– Тебя повозить? Так я работаю. Если помочь тачку починить – это мы можем. Позвоню другу, он ее до завтра на колеса поставит.
– Сделай милость, – я улыбнулась, – только мне этого мало. Мне прямо сейчас надо. А это... пока дозвонишься, пока договоришься, а время не ждет и
– Можешь не продолжать, я понял, не дурак. Нужна моя машина и доверенность на нее?
– Мне, право...
– Все нормально, без проблем. Вечером вернешь?
– Часов в десять заберешь.
Став обладательницей его «Опеля» и доверенности на него (в наши-то дни это минутное дело), я с облегчением вздохнула. Отпадает теперь проблема, как куда добираться.
Куда теперь направить стопы? Попробуем опять к родителям убитой тезки. Доехав до дома, где жили Ковалевы, я покрутила головой. Куда бы пристроить машину? И обнаружила рядом с домом платную стоянку, одну из тех, где плату собирают со всех, а за сохранность машины ответственности не несут. Но иного выхода не было.
Не успела закрыть дверцу, передо мной вырос этакий «крепыш» с короткой стрижкой и потребовал оплатить место. Я вынула из кошелька деньги, протянула ему. Теперь можно идти. Только бы Эдуард Иосифович их не предупредил.
Поднявшись в лифте, я позвонила в квартиру Ковалевых. За дверью раздались шаги. Дверь распахнулась, и я увидела на пороге того самого «соседа».
Он прямо-таки обалдел:
– О господи! Опять нарисовалась! Чего тебе? – Он уже не был так любезен, как в машине.
Когда прошло замешательство, я сказала:
– Извините, мне нужны Ковалевы. Я из газеты, мне нужно...
– Ах вот оно что. Мадам – борзописец. Пошла ты... На чужом горе наживаетесь. Все сенсации ищете. А какое вам дело до наших чувств? – (Мне показалось, что он сейчас говорит специально для кого-то.) В это время с кухни раздался голос:
– Игорь, кто там?
– Да корреспонденты все ходят. Разве они могут понять родительское горе.
Я взглянула на его лицо и действительно увидела такую муку! Если бы я не лицезрела его с сияющей «физией», поверила бы, что ему больно.
– Убирайся!
– Игорь, – раздался голос за спиной, – но нельзя же так. Человек тоже работает. Не держи ее в дверях. Да и общественность привлечет лучше. Может, этому негодяю высшую меру дадут.
Игорь Игоревич зло посмотрел на меня, но отступил в сторону, давая мне пройти.
– Я с ней разговаривать не буду, а ты хоть удостоверение ее посмотри.
Он закрыл за мной дверь и демонстративно ушел в спальню, хлопнув дверью.
Что мне делать? Никакого удостоверения у меня и в помине не было. Если Валентина Николаевна спросит, придется как-то выкручиваться. Но, на мое счастье, она ничего не спросила, а только тихо попросила:
– Вы его извините, его смерть Танюши
– Это вы меня извините. Расскажите мне о дочери. Как она росла, как училась, с кем дружила.
Валентина Николаевна немножко помолчала и начала рассказ:
– Танюша у меня от первого брака, с ее отцом мы расстались, когда ей один месяц был. А через год я встретила Игоря. Танюша, как его увидела, сразу папой назвала, в первый же вечер, как он пришел. И лет до двенадцати у нас с ней проблем не было. Мы все друг друга хорошо понимали. А с двенадцати... со мной ничего, все в порядке, но с отцом... Вот Игорь теперь и переживает. Если бы мы сохранили дружеские отношения, не нашла бы она себе такую компанию, как тот изверг.
Я попыталась робко вставить:
– Так ведь не доказано еще, что он это сделал.
– Не доказано? Так Игорь своими глазами все это видел. Ведь он в этот день случайно пришел. Он должен был после работы ко мне поехать – мы утром так договаривались. Танюша тоже это слышала. Поэтому и привела его, наверное, – голос ее предательски дрогнул.
Я взглянула на нее и увидела в глазах такую боль, что у меня защемило сердце.
– Валентина Николаевна, а как все получилось? Почему Игорь Игоревич раньше пришел?
– Да ему пришлось показательное вскрытие для студентов делать. Он патологоанатомом работает. Решил заехать домой, ополоснуться, одежду поменять. А потом у нас с ним на тот день дело одно было запланировано.
Видать, сердце подсказало, где ему нужнее быть. Ведь Танечку он любил, как своего ребенка, так часто фотографировал ее в детстве! А теперь вот только эти фотки и остались. – Она заплакала навзрыд.
– Я так понимаю вашу боль, – говорила я совершенно искренне. – Сейчас уйду, вы только скажите мне, была ли у нее близкая подруга?
– Да, Иришка Захарова, этажом выше живет. А сейчас вам правда лучше уйти. А то не знаю, как там Игорь. Он сильно переживает...
Я не стала ей говорить, что час назад не заметила следов страданий на его лице.
– Спасибо вам, до свидания.
Попросила у Валентины Николаевны на всякий случай Танину фотографию. Она принесла из комнаты любительский снимок, где на фоне школы была изображена улыбающаяся девочка.
Выйдя из квартиры, я вздохнула с облегчением. У меня было такое ощущение, что воздух там пропитался кровью.
Я поднялась по лестнице на следующий этаж и позвонила в квартиру над Ковалевыми.
Дверь сразу распахнулась. На пороге стояло очаровательное существо с хвостиком на затылке и безмятежно улыбалось.
Я невольно улыбнулась в ответ.
– Вы – Ирина Захарова, как я понимаю?
Она кивнула в знак согласия:
– Да. Вы ко мне? Заходите, пожалуйста.
Я вошла. Она провела меня в комнату и виновато сказала:
– Я сейчас. У меня на кухне чайник кипит. Присядьте пока, пожалуйста.