Круговорот парней в природе

Логунова Елена Ивановна

– Номер для новобрачных! – с намеком повторил он, бестрепетно выдержав мой испепеляющий взгляд. – Понятно теперь, почему я сразу же полез целоваться?

– Вообразил, что девушка идет в комплекте с брачным ложем? – зло съязвила я.

– Раздетая девушка! – безжалостно напомнил нахал.

Я шумно выдохнула: крыть было нечем.

В наступившей тишине активизировались японцы.

– Хаси-маси камасамора? – что-то в этом роде настойчиво спросил один из них, робко притронувшись к моему локтю.

– Моя твоя не понимай, – отбрыкнувшись, сердито ответила я.

– Камасамора! Вэ эр ка эс эма! – закрякал он по слогам.

– Комсомол? ВЛКСМ? – насторожил

ушки на диво сообразительный атлант.

Заинтересованные японцы дружно закивали.

– Похоже, господа интуристы интересуются коммунистической символикой? Комсомольские значки, пионерские галстуки, октябрятские звездочки, билеты членов профсоюза?

Борис Абрамович отмер, зашевелился, открыл рот. Заметив это зорким глазом полубожественного создания, атлант Никита любезно посоветовал японцам:

– А вы обращайтесь к Борису Абрамовичу, он что-нибудь придумает. Да, товарищ Шульц?

– Так точно!

– Цирк на проволоке! Маппет-шоу! – злобно прошипела я, шваркнув на стол измочаленную колбасу и развернувшись к двери. – А идите вы все! Я сама буду жить в чуланчике!

Думаете, кто-то стал меня отговаривать? Как бы не так!

– У нас отличный чуланчик, там вам будет даже лучше, чем в номере! Очень уютно, тихо и совсем не дует из окна! – радостно уверил меня воспрянувший духом Борис Абрамович.

– А я принесу вам раскладушку, – с готовностью вызвалась его добрая супруга.

Кто-то из японцев вежливо придержал для меня дверь.

– И ты, Брут! – с укором сказала я любезному самураю, однако понята не была и вынуждена была удалиться, притворяясь, будто вполне довольна развитием событий.

Убить хотелось всех и каждого. Мы с Тяпой с сожалением подумали, что вместо подержанного мобильника нужно было покупать у Электроника со товарищем пулемет. И комплект серебряных пуль повышенной убойности!

– Ну, козел-собака! – ругалась моя Тяпа, сатанея при одном воспоминании об издевательской улыбочке атланта Никиты. – Вот погоди, я до тебя доберусь! Уж я тебе покажу!

Нюня жалко скулила и пряталась в подсознании. Там в черном омуте ворочалось невыразимое – я даже не рискнула его разглядывать. Зная Тяпу, можно было не сомневаться: то, что она покажет атланту, когда до него доберется, не снилось ни отцам-основателям святой инквизиции, ни идейным вдохновителям немецкого порно.

Тверской-Хацумото по-прежнему пребывал в холле, только уже не сидел, а лежал на диванчике, который был слишком для него короток. Какая-то добрая душа сняла с переводчика ботинки и подставила под ноги мягкую табуреточку. Ступни спящего, облаченные в тонкие носки, зябко ерзали по дермантину, зато теперь Гаврик стал похож на человека, а не на восковую персону.

– Гаврила! – позвала я.

– У-гу, – хворым филином слабенько ухнул он в диванную подушку.

– Ты спишь?

– У-гу.

– А проснуться ты вообще когда-нибудь планируешь? Между прочим, пока ты безответственно дрыхнешь, я тут одна-одинешенька пасу наших общих японцев! – я с готовностью выплеснула на переводчика накопившееся раздражение.

– У-гу.

– По-моему, Гаврила тебя не слышит, – высказалась Нюня. – Похоже, это у него храп такой оригинальный, не на «хр-р», а на «у-гу». Интересно, с чего бы это? Может, наш переводчик не только говорит, но и храпит по-японски?

– Мне лично гораздо более интересно другое: кто принес этому полиглоту водки? – зоркая Тяпа мгновенно разглядела под раскидистым фикусом наполовину пустую бутылку «Столичной». – Поймать бы заразу да бутылкой этой по кумполу, по кумполу!

– Надо строго предупредить Шульца, чтобы он ни в коем

случае не давал больше Гавриле спиртного, – рассудила Нюня.

Это было здравое соображение, но мне ужасно не хотелось возвращаться в кухню к Шульцу, его супруге, сексуальному пирату Никите и многочисленным японским друзьям. Я чувствовала, что при малейшей провокации Тяпа моя не сможет удержаться и настучит по кумполу всем без разбору. В принципе Шульцев с атлантом можно и поколотить, не жалко, но вот за избиение подотчетных самураев Сема Кочерыжкин не погладит меня по головке. То есть опять же по кумполу.

Тяпино дурацкое словечко прилипло ко мне, как банный лист. Заметив это, Нюнечка, вечно озабоченная моим культурным ростом, сподобила меня подобрать книжку, выпавшую из кармана Тверского-Хацумото. Это оказался специализированный русско-японский словарик, густо нашпигованный деловой лексикой.

– Ничего, почитаешь немного, пополнишь словарный запас, – назидательно сказала моя внутренняя умница противным голосом пай– девочки, отличницы-медалистки.

С русско-японским разговорником в одной руке и ополовиненной водочной бутылкой в другой я проследовала в чуланчик, который сама же, дура такая, вытребовала себе под временное пристанище. Спиртное, в отличие от словаря, я взяла не в личное пользование, а на временное хранение. Я не собиралась пить водку, просто хотела, чтобы и Гаврила ее больше не пил. Мне было нужно, чтобы наш переводчик восстал из мертвых и полумертвых. Я изнемогала под тяжестью единоличной ответственности за японских товарищей и очень хотела с кем– нибудь этот груз разделить.

В комнатенке размером приблизительно два на три метра уже стояла раскладушка совершенно казарменного вида. На ней лежал туристический фонарик. Я взяла его, со вздохом опустилась на зеленый – точнее, цвета хаки – брезент спартанского ложа, включила осветительный прибор и его лучом, а также собственным унылым взором, обвела свои новые апартаменты.

Шульц не соврал, в чуланчике и впрямь было очень тихо: картонные коробки с неизвестным содержимым, высоким штабелем сложенные по периметру помещения, создавали прекрасную звукоизоляцию. И из окна действительно совсем не дуло – просто потому, что никакого окна не было и в помине. Что до уюта, о котором с преувеличенным восторгом упоминал Борис Абрамович, то его в некоторой степени создавали банки с вареньем и соленьями. Их глянцевые бока смутно угадывались в темноте погреба, беспрепятственный доступ к которому открывал квадратный проем в дощатом полу. Я опасливо подумала, что надо бы мне не забыть на ночь глядя соорудить вокруг этого провала какую-нибудь заградительную систему. Иначе старая пионерская привычка бегать после отбоя на водопой и в уборную приведет к тому, что следующим моим скорбным ложем будет продавленная койка в травматологии. Или вообще тихий уютный склеп – кладбищенский суперлюкс.

Тут мое гордое и отвратительное одиночество нарушил телефонный звонок.

– Танечка, миленькая, спасай! – в трубке моего нового мобильника хрустальной слезой зазвенел высокий девичий голос.

– Кого на этот раз? – хмуро поинтересовалась я.

Внутренние мои сидели тихо и не высовывались. Даже Тяпа, в высшей степени подверженная глупым героическим порывам, не выпрыгнула вперед с поднятой рукой и зазывным добровольческим кличем: «А вот кто со мной на пулеметы?!» После того как в результате последней волонтерской акции я получила в долгосрочное распоряжение проблематичную японскую команду, у меня напрочь пропало желание оспаривать лавры героя всех времен и народов у голливудской топ-тройки Джеймс Бонд – Супермен – Человек-Паук.