Круговорот
Шрифт:
Плацеки появились через несколько минут. Они пришли на семейный обед вовремя, но никто не ответил на звонок в дверь. Они стучали, но никто не открывал. Потом они почувствовали запах газа. Они позвали домовладельца, которому пришлось выломать дверь. Там они увидели свою дочь, сидевшую в свадебном платье, с широко открытыми, устремленными на них глазами. Она была мертва.
Все эти детали выяснились уже после того, как наша жизнь у Плацеков превратилась в кошмар. Как-то утром, вскоре после трагедии, я распахнул дверь нашей комнаты, и она обо что-то с силой ударилась. Прикрыв дверь, я увидел пани Плацкову, лежащую на полу возле опрокинутого
— О Господи! Прошу прощения, пани Плацкова!
Я бросился поднимать ее, но хозяйка посмотрела на меня с полным непониманием, вывернулась из моих рук и скрылась на кухне. Это была странная реакция, было похоже, что она немного тронулась. Я поднял стул, обычно стоявший в столовой, поставил его к стене и пошел в ванную.
Когда я возвращался, стула уже не было.
Яна как раз поднималась, она слышала шум в коридоре.
— Что случилось?
— Не знаю. Я не понял. Похоже, что старуха подслушивала под дверью или что-то вроде того.
С тех пор, когда бы мы ни посмотрели в замочную скважину, мы всегда видели пани Плацкову, сидевшую на стуле возле нашей комнаты. Глаза ее были закрыты, голова слегка склонена набок. Мы никогда не слышали, как она подходила, но она сидела так часами. Если мы открывали дверь, она смотрела на нас, хватала стул и быстро уходила, Казалось, она не испытывала никакого смущения, чего нельзя сказать о нас.
Я думаю, что пани Плацкову вывело из душевного равновесия ее горе, и она слушала звуки, доносившиеся из нашей комнаты, чтобы представить себе свою дочь живой. Она слышала, как мы ходим, слышала приглушенный голос Яны и думала, что в комнате по-прежнему живет ее дочка.
Наша жизнь в доме, полном скорби, стала невозможной. Хозяйка подслушивала под дверью день и ночь. Мы лишились личной жизни. Не могло быть и речи о том, чтобы повысить голос в споре. Чтобы выйти из комнаты, приходилось прибегать к хитрости. Я брал полотенце и громко говорил Яне:
— Где полотенце? Ты не видела полотенце? Я иду мыться.
Иногда этого оказывалось недостаточно, чтобы женщина ушла; тогда я начинал дергать ручку двери. Этот звук выводил хозяйку из транса, и она убегала, но мы все равно не решались выйти из комнаты, не посмотрев в замочную скважину.
А через несколько минут после того, как Яна или я возвращались, пани Плацкова снова появлялась в коридоре, усаживалась на свой стул и слушала со склоненной головой и закрытыми глазами.
Нужно было переезжать.
В это время Яна закончила сниматься в «Волчьей яме», которая имела огромный успех. После того как фильм получил премию на Венецианском фестивале, Яна должна была выступить там на пресс-конференции. Западные журналисты расспрашивали ее о ее жизни. Они хотели знать все об этом прекрасном оксюмороне, об этой социалистической кинозвезде. Есть ли у нее прислуга? Сколько комнат в ее загородном доме? Какие цветы ставит она на обеденный стол?
— Орхидеи, — ответила им Яна.
Стук в дверь
Я воспользовался Яниной пресс-конференцией в Венеции, чтобы пробить нам собственную квартиру. В те дни в Чехословакии было невозможно просто купить себе квартиру, даже если у вас были деньги. Квартиры распределялись бюрократами, поэтому необходимо было иметь каких-то влиятельных знакомых, а мне удалось встретить нескольких людей такого сорта на моей новой работе.
Я снова работал с Альфредом Радоком, помогая ему в постановке заказанного Министерством
Влиятельной персоной, с которой я познакомился, был Зденек Малер, очень достойный человек, имевший ежедневный доступ к министру культуры — он писал для него речи. Я пригласил Малера выпить и рассказал ему о нашем с Яной затруднительном положении. Малер согласился, что ситуация с нашими квартирными хозяевами сложилась дикая. Ему удалось убедить в этом и министра, но, занимаясь вопросами культуры, товарищ министр Кахуда не имел возможности раздавать квартиры. Единственное, что он мог нам предложить, — это кабинет в министерстве, который его служащие освободили бы для нас.
Мы ухватились за эту возможность и переехали в офис.
Размещался он в большом здании на улице Вшердбва, недалеко от центра Праги; кроме нашего кабинета, на этаже было еще семь комнат. Пять из них министерство превратило из рабочих кабинетов в однокомнатные жилые помещения для каких-то экстренных случаев. В одной из комнат жил сам Малер, в другой — служащий отдела паспортов, в третьей — мы с Яной.
Наш новый дом нас очаровал. Комната была большая, светлая, с огромным окном, выходившим на улицу. Квартирной хозяйки не было, но зато, поскольку раньше комната служила кабинетом министерства, в ней был телефон. Мы поставили туда кровать, письменный стол, книжные полки, купили плитку и зеркало и стали принимать там наших друзей.
Самым большим недостатком новой квартиры было отсутствие ванной комнаты. В коридоре был только общий туалет с двумя раковинами. Тонкая деревянная стенка отделяла нашу комнату от другой, где работали служащие министерства. Мы ясно слышали все, о чем они говорили, и вскоре поняли, что в этом кабинете занимались организацией всех выставок в Праге. Они заправляли всем — от вернисажей изящных искусств до торговых ярмарок. Целые дни звонили телефоны и стучала старая пишущая машинка.
После пяти вечера, когда прекращался шум, кабинет становился будуаром. Служащие и их секретарши страдали от того же недостатка личной жизни, что и прочие, поэтому они затевали все романы прямо на рабочем месте. Они знали, что мы живем за тонкой стенкой, но это нимало не смущало их. Мы слышали, чем они занимались на полу, в кресле, стоя у картотечного шкафа, сидя на письменном столе, и скоро научились различать служащих, работавших в этом кабинете, по их вздохам и шепоту, по звукам страстных телодвижений, подпрыгиваний и приглушенных стонов, сопровождавших их оргазмы.
Сеанс служебной любви обычно заканчивался полной тишиной. Потом щелкал дверной замок, по коридору цокали высокие каблучки, а после этого в кабинете начинали набирать телефонный номер.
— Дорогая, у меня сегодня завал работы, — говорил мужчина, — но теперь я наконец освободился. Мне чего-нибудь купить по дороге домой?
На следующий день я встречал в коридоре томящихся от любви клерков и их дам сердца, безуспешно пытался связать их лица с услышанными звуками, раскланивался и терялся в догадках.