Крупным планом (Роман-дневник). 2007.

Сабило Иван

Глан Арменакович поклонился в знак благодарности и стал читать стихи.

1 апреля. Купил книгу Олега Волкова «Погружение во тьму» и листал её все свои выходные. Пожалуй, это лучшее из того, что мне доводилось читать о ГУЛАГе. Пишет сдержанно и оттого ещё более сильно, чем, например, А. Сол­женицын. Тот обличает, а Волков вызывает во мне чувство соучастия. Но, пожа­луй, самым привлекательным для меня является то, как Волков изображает зэков и жизнь ГУЛАГа. Здесь многие люди, не только заключённые, помогают и под­держивают друг друга в суровых лагерных условиях, насколько это возможно.

Впрочем,

ничего нового в книге Волкова я не увидел. Я так и представлял себе ГУЛАГ по ранее прочитанному, прежде всего, по книге Тамары Петкевич «Жизнь - сапожок непарный». Оба произведения созданы одарёнными людьми, в которых природное чувство собственного достоинства сохраняется и даже укре­пляется в самых невероятных условиях.

Есть в книге Волкова один непонятный для меня ход: почему надо было лишь в самом конце её сказать о том, что он женат и что он отец двух дочерей. Чем это вызвано, автор не объясняет. И даже не вспоминает о них, не задумывается - ка­ково им без него, может быть, ещё хуже, чем ему здесь, в лагере. Обычно только о чём и печётся человек, так это о своих родных, беспокоится, что с ними. А тут - ни мысли, ни памяти, ни чувства - как будто их не существует...

2 апреля. Ходил в Литфонд России, заполнил «Личную карточку», уплатил Людмиле Николаевне Мережко взнос - 250 рублей. Правда, не знаю, для чего. Я не москвич, не состою на учёте в Московской городской писательской организа­ции, так что полноценным членом московского Литфонда быть не могу. А значит, нет у меня льготной поликлиники (её нет и у московских писателей: знаменитая, одна из лучших в городе, поликлиника Литфонда, возведённая при советской вла­сти на писательские взносы, вдруг чудесным образом оказалась в собственности некоего частного лица - якобы гражданина Израиля). Хотя я до сих пор обходил­ся без участия в моей жизни врачей. Три года назад по настоянию жены прошёл медицинское обследование в Петербурге - врач сказала, что я здоровее любого допризывника и даже призывника. Но иногда, из спортивного интереса, измерив давление, удивляюсь, что оно скачет: 152/82, 158/90. Это, как правило, по вечерам. Утром - 130/78, 133/79. Пульс - 58-62 удара в минуту.

Дочка говорит, надо сходить к терапевту и сделать кардиограмму. Ладно, мо­жет, летом, когда буду в Питере. Чувствую-то я себя отлично. Каждое утро начи­наю с пробежки - до 1,5 км. Делаю зарядку типа разминки, занимаюсь у школы на перекладине и с резиновым 5-метровым бинтом, а также провожу короткий «бой с тенью». Так что было бы странно, если бы при отличном самочувствии нашлись какие-то недочёты со здоровьем.

Мария произносит: сярики (шарики - виноград), камаяны (макароны). И фра­зами: «Дети болеют - и не ходят на танцы». Или: «У меня есть деньги, дед дал, пойду в гамазин, куплю сыру, колбасы и хлеба».

Для двух лет не так уж мало!

Часто поёт: «Кьясота, кьясота, мы везём кота.»

Третий день у неё небольшая температура. Бабушка говорит, что это я про­студил её, когда мы в пятницу шли с танцев и я расстегнул ей куртку, а шапку она сама сняла. Может быть, и я, кто знает. Но было душно, 19 градусов, и я видел, что она слишком тепло одета для такой погоды.

Однако суть в том, что ей необходимо закаливание. Каждый вечер и утро хотя бы немного протирать её смоченным в холодной воде

полотенцем. Сначала ноги, а со временем выше.

Звонил из Минска Анатолий Аврутин - у него вышла книга «Избранное». А в журнале «Новая Немига литературная» опубликована моя повесть для под­ростков «День первой встречи». Обещал прислать. Сообщил он также, что дирек­тор издательства «Мастацкая лггаратура» В. Мачульский собирается в Москву, чтобы с Кузнецовым и со мной решать вопрос по изданию 50-томника.

Потом я разговаривал с Кузнецовым, сказал ему, что собираюсь написать пись­мо Гос. секретарю Союзного Государства П. Бородину, в котором постараюсь обрисовать наш проект и сделать предложение о личном контакте - хоть у него, хоть у нас. Кузнецов согласился.

3 апреля. От имени Исполкома написал поздравительную телеграмму Белле Ахмадулиной:

«Дорогая Изабелла Ахатовна!

Исполком Международного сообщества писательских союзов сердечно по­здравляет Вас, знаменитого русского поэта, со славным юбилеем! Ваше творче­ство, Ваши книги давно стали частью российской культуры. Ваш литературный путь - пример созидания самобытного и всегда нового художественного мира (.) Желаем Вам здоровья, счастья и благополучия».

Показал текст телеграммы Салтыковой - она сказала, что после слов «знаме­нитого русского поэта» неплохо бы добавить - «красивую женщину». Я добавил, но спросил, не провинциально ли?

– Ну и что?
– сказала она.
– Изабелла Ахатовна была красивой, а сейчас пере­живает свои далеко не лучшие дни. И, скорее всего, не пишет. Пускай знает, что мы её любим и прежнюю, и такую, какая она сегодня.

Жаль, если не пишет. Ахмадулина - одно из наиболее звучных имён в совре­менной русской поэзии, её нежная нота. Однако даже самая нежная нота не может звучать бесконечно.

8 апреля. Выходные прошли впустую. В пятницу прямо с утра в квартиру прибыли мастера - будут приводить в порядок лоджию. Привезли кучу матери­алов - доски, плиты, блоки, утеплитель и пр. Шум, грохот, визг болгарки, разре­зающей блоки.

Пытался читать, от нечего делать смотрел какую-то ахинею по телевизору; почти все передачи - рвотный порошок с участием бездарных лицедеев. Настоль­ко всё вычурно, наигранно, рассчитано на дураков, хотя в жизни дураков не так уж много. Откуда их столько в телевизоре?

В воскресенье - Пасха. В нашей семье не соблюдается пост, но мы любим этот праздник и всегда отмечаем его. Вчера ездили на кладбище, к могилам Людмилы Леонидовны и Николая Ивановича. Поправили землю, возложили цветы, помол­чали.

Сегодня бились крашенными луковой шелухой яйцами, завтракали по- праздничному и всем, кто нам звонил, отвечали:

– Воистину Воскресе!

9 апреля. Заседание секретариата. Г лавный вопрос - участие МСПС в объяв­ленной Президентом Путиным кампании «Год русского языка в России и в мире». Уже всем понятно, что нужны срочные меры для того, чтобы остановить сужение ареала русского языка. Только было бы правильнее назвать: «Год русского языка и русской литературы». Но то ли он не догадался, то ли вездесущие всезнайки подняли гвалт: «А почему русской литературы, а не российской?» Хотя русская литература одна, а российских - множество. Поэтому тему «Русская литература» писатели должны подверстать сами.