Крушение империи
Шрифт:
— Угу-угу, — пробурчал Лев Павлович.
«Хороша портниха!» — думал он, но ничего не возразил дочери, ничего больше не говорил о письме, боясь вызвать ее подозрения, когда она уже прочитает его.
Сидя за столом друг против друга, следили оба со сосредоточенным любопытством за большой мерцающей желтой звездой, удивительно быстро перемещавшейся на белесом вечернем небосводе. Вот над верхушкой одной сосны, через минуту — уже над третьей…
— Убегает от чего-то… — задумчиво сказал о звезде Лев Павлович.
— Или бежит к чему-то, —
— А это не одно и то же? — улыбнулся он.
— Нет, конечно. Это не одно и то же. Смотри… А ведь мы по-разному…
— …видим предметы, мир — хочешь сказать ты? — насторожился Лев Павлович.
— Звезду! — Просто сказала она, не поняв, очевидно, его намека.
Он остался доволен ее ответом. И вдруг подумал: «А ведь я мог уничтожить письмо, и все было бы хорошо! Предупредил бы финнов, чтобы не говорили: соврал бы им что-нибудь на всякий случай… Как я не догадался?»
Но сейчас — понимал — уже поздно было это делать: Ириша встала из-за стола и направилась к себе в комнату.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Доклад генерал-майора Глобусова
Своего шурина, начальника отдела по охранению общественной безопасности и порядка в столице, генерал-майора Глобусова Губонин застал, как всегда, за работой.
Генерал-майору было немногим больше сорока. Прилизанный, приглаженный, с фигурой и лицом женской складки, с вкрадчивыми манерами, с тихим, как бы журчащим голосом, особенно когда говорил по телефону, всегда мягко и вежливо улыбающийся в сознании своего превосходства (может быть, скрытого еще для собеседника, но — превосходства!), Александра Филиппович Глобусов был неутомимым руководителем порученного ему дела.
Работал он много и аккуратно, никогда не повышал голоса на своих подчиненных, даже на самых мелких, был с ними очень вежлив и любому писарю говорил «мерси», картавя на парижский лад.
Военный человек действительной службы, он ходил в брюках навыпуск, со штрипками, всегда в одних и тех же, тончайшей кожи, отлично сохранившихся за долгие годы сапогах почти без каблуков, и только горничная знала и удивлялась, как зверски барин стаптывает их в пальцах — почти до дыр, размером каждая в пятак. Однако никто как будто не замечал, чтоб генерал-майор Глобусов ходил на цыпочках.
Жил он на казенной квартире, соединявшейся узеньким, коротким коридором с его служебным кабинетом. Этим ходом я прошел к нему Губонин, предупредив о себе по внутреннему телефону.
— А, Вячек, здравствуйте, садитесь, — пригласил его Александр Филиппович.
И, уже предвидя естественный вопрос гостя, увидевшего, что Глобусов сейчас не один в кабинете, тотчас же добавил:
— Пожалуйста, пожалуйста, вы мне не помешаете… Правда? — обратился он к человеку в штатской одежде, стоявшему навытяжку у стола.
— Так точно, ваше превосходительство! — сорвавшимся дискантом почтительно сказал тот, но по тому, как побагровело и без того достаточно
— Я ненадолго, совсем ненадолго, — сказал Губонин, отсаживаясь в сторону и улыбаясь: он отлично знал, что, на сколько бы ни пришел, человеку с протезой все равно придется закончить разговор в его присутствии, раз пожелал того Александр Филиппович.
Между тем Глобусов продолжал прерванный на минуту разговор:
— «Мертвые души» читали, — а?
«В чем дело?» — прислушивался Губонин.
— В юности, ваше превосходительство! — стараясь говорить тише, ответил человек с багровым лицом и опять скосил глаза на Губонина. — Это про Чичикова произведение, ваше превосходительство.
— Зам-м-мечательно, ишь ты! — одобрительно смотрели на него темные, блестящие, с густой поволокой глаза Александра Филипповича. — Ну, прямо зам-мечательно, скажу вам… Вы, оказывается, хорошо знаете к тому же русских классиков?
— Чему учили — то уж до гробовой доски в памяти, ваше превосходительство! — не замечая насмешки генерал-майора, старался уже его собеседник.
— Так, так, мой дорогой. А повесть о капитане Копейкине тоже читали?
— Не буду вводить в заблуждение ваше превосходительство: что не читал — того не читал. Завтра же озабочусь отысканием этой книжицы, ваше превосходительство.
— О капитане Копейкине не слыхали, значит? А «Мертвые души» читали все-таки? И целиком прочли?
— Так точно.
— Вот реприманд неожиданный! — не меняя улыбки, осевшей на пухленькой бритой губе, покачал головой Александр Филиппович, стрельнув глазами в Губонина, и тыльной стороной пальцев похлопал по ладони другой руки. — А помните…
— Что именно, осмелюсь спросить ваше превосходительство?
— А помните, Салопятников, — глядел Александр Филиппович не на него, а мимо: на раскинувшегося в одном из кресел Губонина. — А помните вы такое место… Они (это о приятелях Павла Ивановича Чичикова идет речь, Салопятников!)… они тоже, со своей стороны, не ударили лицом в грязь: из числа многих предположений было, наконец, одно: что не есть ли Чичиков переодетый Наполеон!.. А по-вашему?
«Издевается Шурик!» — внимательно наблюдал со стороны Губонин.
— Вот запамятовал, ваше превосходительство, как это было!
— Запамятовали? Не есть ли Чичиков переодетый Наполеон… — повторил Александр Филиппович. — Так и вы, Салопятников… догадливы! Я вас не задерживаю, — медленным наклоном прилизанной головы, по середине которой засветилась теперь маленькая розоватая лысинка, похожая на аккуратненький аптечный пластырь, отпускал он Салопятникова. — Я вас вызвал для того, чтобы сказать вам, что глупость — не всегда добродетель, дорогой мой, и что в прямой связи с этим печальным обстоятельством награды выдать вам не могу. Понятно?