Крушение «Мэри Дир», Мэддонс-Рок
Шрифт:
– Надо быть очень крепко уверенным в человеке, чтобы… – Он запнулся, подыскивая нужные слова. – Ну, скажем, так. Если Патч устроил крушение – умышленно устроил, – тогда он убийца. По закону он может быть обвинен в преступной халатности, но перед Богом он виновен в убийстве.
– Он этого не делал!
– Ты уверен?
– Абсолютно!
Сказав это, я задумался: а почему я так в этом уверен?
– Я рад! Потому что, давая показания, ты все время выгораживал его. Ты выбирал выражения, о чем–то умалчивал, иногда места себе не находил от страха. Ну, ну, не волнуйся! Думаю, что
Глава 3
Дул сильный ветер, тротуары блестели от прошедшего дождя, когда следующим утром мы с Хэлом подъехали к зданию суда. Заседание началось ровно в 10.30 с рассмотрения показаний, касающихся груза. Затем был вызван врач, который объяснил, что вполне возможна смерть пациента от отсутствия спиртного, если тот был хроническим алкоголиком. Все это время в зале суда ощущалось если не беспокойство, то нервное ожидание чего–то. Галерея для зрителей была забита до отказа, места для прессы заполнены целиком. Наконец Холленд провозгласил:
– Альфред Хиггинс.
Пока Хиггинс протискивал между рядами свое грузное тело, направляясь к месту свидетеля, зал затих так, что бой часов в одиннадцать, когда Хиггинс принимал присягу, прогремел громом.
Ему сорок три года, сообщил Хиггинс, а когда его спросили об образовании, объяснил, что начал трудовую жизнь на барже отца, с которым ходил до пятнадцати лет преимущественно в восточных регионах. Потом он оказался замешанным в каком–то контрабандном скандале и удрал без билета на «банановом» судне. После этого он остался на море, перебираясь с корабля на корабль, и избороздил все морские трассы на разных судах: и на парусниках, и на грузовых, и на пассажирских лайнерах, и на буксирах, и на каботажных. Он выкатывал их названия одно за одним из своей луженой глотки, словно читая «Регистр Ллойда».
Свой рассказ о «Мэри Дир» он начал с Иокогамы. По его словам, судно напоминало гигантскую ловушку с болтающимися заклепками, лязгающей обшивкой – одним словом, груда хлама, подобранная в Китайском море. О капитане Таггарте он сказал:
– Вся команда знала, что он допивался до чертиков. Первый помощник Адаме заболел желтухой, а третий помощник Райе был двадцатичетырехлетним молокососом, совершающим свой второй рейс с сертификатом вахтенного офицера.
Из его показаний следовало, что только он, Хиггинс, являлся единственным из командного состава, на кого можно было положиться.
Хотя Хиггинс внешне напоминал вьючного буйвола, в нем было что–то впечатляющее, когда он давал показания хриплым, громоподобным голосом.
Сингапур, Рангун, Аден… и дальше он стал рассказывать о том же, о чем уже поведал Патч, но по–своему освещая события. Команда, говорил он, считала «Мэри Дир» старой, разбитой лоханью, а Патча – слишком придирчивым. Но этого и следовало ожидать, когда человек с такой скверной репутацией снова принимает командование судном.
Уже в Бискайском заливе нервный,
– Уж тот–то был, как говорится, пай–мальчик! – подмигнул Хиггинс.
Когда разговор пошел о шторме, о затоплении первого трюМа, о пожаре в радиорубке, Хиггинс напрямик излагал голые факты. Когда вода стала затоплять трюм, он спал в своей койке. Он отправился в ходовую рубку и оставался на вахте до 10.00 следующего утра, одиннадцать часов подряд. Потом он организовал более тщательные поиски мистера Деллимара. Нет, Патч ему ничего не приказывал, он сделал это по своей инициативе, как только сменился с вахты. Он не может поверить, что мистера Деллимара, в прошлом морского офицера и хорошего командира, смыло волной. В общей сложности он провел без сна сорок два часа.
– Вы хорошо относились к мистеру Деллимару? – спросил Холленд.
– Я никак к нему не относился! Просто он был свой парень, вот и все!
– Вы советовали мистеру Патчу в какой–то момент покинуть судно?
– Да, если так можно выразиться. Мы это обсуждали с мистером Деллимаром.
– Почему?
– Потому что мы знали, что это за корыто. В Сингапуре мы уже прошли через два шторма. Патч этого не хлебнул. А в заливе–то было не в пример хуже, чем в Сингапуре!
– Вы тоже подумали, что в переднем трюме произошел взрыв?
– Да ничего я не подумал! Я знал, что посудина гнилая, а–взяли мы чертовски много груза. Мы тогда думали, что она все–таки выдержит. Если вы намекаете, что мы испугались, вспомните же, каково нам пришлось! Десять к одному, что шлюпки в такой шторм не спустить, не говоря уже о том, чтобы удержаться на плаву. Требовалось мужество, даже чтобы подумать о том, как сесть в эти шлюпки, особенно мистеру Дел–лимару, который в войну хлебнул и не такого. Уже позже, когда мы легли в дрейф, дела пошли лучше, и я подумал: «Чем черт не шутит, может, и пронесет!»
Потом он стал рассказывать о пожаре в кормовом трюме и о том, как они покинули судно. Да, это было около 21.20. Первым пожар обнаружил кочегар Уэст. Он вышел из машинного отделения и увидел дым из люка третьего трюма. Уэст сразу же по телефону доложил об этом на капитанский мостик. Там в этот момент оказался Райе, и Хиггинс послал его проверить доклад и известить мистера Патча. В своих показаниях Хиггинс ни разу не назвал Патча капитаном.
– И что же потом? – спросил Холленд.
– В последующие четверть часа я ничего не слышал. Но исходя из того, что были включены огни на стреле кормового крана и на палубе суетилось много народу, я понял, что с пожаром справятся.
Потом на мостике появился мистер Патч, взбешенный, весь в саже, и сказал, что отдал приказ на всякий случай подготовить шлюпки к спуску на воду.
Я спросил его, не поручит ли он мне тушить пожар, но он ответил, что этим занимается Райе. Мне показалось, что он был растерян, будто не мог на что–то решиться, а потом прибежал Райе в совершеннейшей панике и сказал, что пожар усилился. Тогда Патч приказывает ему передать всем, что следует покинуть судно. А мне говорит: «Мистер Хиггинс, известите машинное отделение и займитесь тушением пожара».