Крушение Римской империи
Шрифт:
Те же самые писатели, что благоговели перед Римом — как язычники, так и христиане — проявляли четкую тенденцию рассматривать каждый нынешний случай через призму событий в прежнем Риме. Для того, чтобы убедить кого-либо в справедливости этих сопоставлений, они обычно обращались к большому числу прецедентов, взятых из длинной галереи славного прошлого. Когда, например, римляне потерпели поражение от вестготов под Адрианополем, Аммиан тут же сравнил этот разгром с вторжениями германцев почти пятьсот лет назад. События прошлого и нынешние постоянно ставились рядом друг с другом и сопоставлялись.
Клодиан играл в те же игры, постоянно
Да и императоры поздней Империи использовали тот же языковый стиль в своих эдиктах. Законодательство Майориана, например, содержало хвалебствия в адрес законов античных времен. Имена правителей сохраняли память об античности. Самого Майориана назвали Юлием в честь Цезаря, умершего ровно за пятьсот лет до восшествия этого императора на престол. А самый последний император Западной Римской империи был одновременно и Ромулом, и Августом. «Эти имена, — отмечает Дж. Б. Бури, — встречают нас, как привидения, восставшие из давних дней римской истории».
Такова была атмосфера, в которой школяры того периода активно извлекали из-под пыли веков и сохраняли античные шедевры латинской литературы. «Если мы хоть в какой-то мере, проницательны, — советовал Макробий, — то должны чтить античность». В его совете вряд ли нуждались. Люди всех возрастов с благоговением оглядывались назад.
Это преклонение перед прошлым вело прямиком к катастрофам, поскольку в нем таились препятствия, мешавшие избежать их. Ведь когда Аммиан сравнивал вестготов с германскими завоевателями пятисотлетнего прошлого, его главной целью было показать, что прежние германцы, какими бы они ни были опасными в то время, тем не менее были успешно изгнаны за пределы империи. Более того, он резко нападал на тех, кто считал такие параллели с нынешними временами недостаточно корректными.
…Те, кто незнаком с античными рукописями, говорят, что никогда ранее над страной не повисала такая черная туча несчастий, но их вводит в заблуждение ужас недавних бедствий, нахлынувший на них. Если бы они внимательно изучили давние времена, или те, совсем недавние, то убедились бы, что такие ужасные события происходили часто.
Это означало, что в битве под Адрианополем, которая закончилась убедительной победой вестготов, не было ничего особо серьезного, о чем следовало бы беспокоиться. И другие писатели говорили почти точно в тех же словах.
Сегодня истолковывать эти заявления, как похвальное мужество перед лицом множества напастей, было бы неверно, поскольку такая интерпретация игнорировала бы заблуждения, присущие взглядам Аммиана. Эти заблуждения заключались в неправильной оценке реальных различий между античными событиями и несчастьями его времени. Германские завоеватели, разбитые Марием, не несли в себе фатальной угрозы Риму, да и эти угрозы не были неизбежными. Масштабы несчастий существенно изменились: удар, нанесенный под Адрианополем, был бедствием совсем другого
Если рассмотреть сложившуюся ситуацию, как описывал ее сам Аммиан, но более внимательно, то становится ясной справедливость наших утверждений. Он пишет, что императоры постоянно заняты выяснением причин прорывов германцев на разных участках границы. Адрианополь сделал очевидным, что если не найти новых крупномасштабных средств противодействия, то коллапс римской власти во многих провинциях уже становился только делом времени. Оптимизм Аммиана можно было в очень малой степени оправдать, если бы он был в состоянии предложить хоть какой-нибудь план предотвращения краха. Но это было выше его сил.
Уйдя с головой в классическую историю и классическое образование, все, что он мог сделать — это впасть в туманное проповедование, объясняя римлянам, точно так же, как это делали моралисты в течение многих столетий, что они должны пройти через нравственное возрождение и вернуться к естественной простоте и жертвенности своих предков. Само собой разумеется, что это был единственный путь, который он мог предложить, поскольку он был способен воспринимать настоящее только в терминах прекрасного прошлого Рима, когда каждое очередное препятствие триумфально преодолевалось. Такому образу мышления в его время места не находилось, поскольку вновь возникшая апокалиптическая ситуация требовала таких же радикальных решений: какою выступала она сама.
Римляне пришли к полностью противоположным выводам. Самодовольствие, с которым они реагировали на текущие события, обнаруживало их инертность и недопонимание тенденций нынешнего развития. Ярким примером этого может служить Осоний, хотя он и был политическим советником ряда императоров. В основе его поведения — благодушное восприятие вещей такими, какие они есть, без единой новой идеи.
Сверх всего это благодушие сочеталось с чрезмерно большим оптимизмом относительно настоящего и будущего. Надписи на могильных плитах в Северной Африке содержат упоминания о прошедшем бурном четвертом веке, сопровождаемые явно необоснованной надеждой на «юношескую энергию римского имени» и «золотой век повсюду». И такой же бессодержательный оптимизм можно найти у каждого писателя — без исключения. Например, Клодиан без всяких на то оснований дополняет непрерывные заявления об общности всей Империи темой бесконечности власти Рима. Риму следует только пригрозить, и Рейн тут же затихнет. Традиционные утверждения поэтов о том, что даже такие отдаленные страны, как Индия, склоняются перед могуществом Римской империи, были просто смехотворны в условиях все нарастающего распада.
Теперь перед моими глазами покоренный Вавилон;
Несутся парфяне, как будто за ними гонятся;
Бактрия полностью подвластна римским законам;
Ганг течет среди указанных ему границ;
А Персия у наших ног со смиренным видом
Разбрасывает дорогие украшения и редкие драгоценности.
На нашем пути вы поклоняетесь Вакху;
Ваша Империя раскинулась от полюса до полюса.