Крушение «Великого океана»
Шрифт:
Три недели продолжалась усиленная работа. Как только были окончены стены, строители принялись за основу крыши. Потом Реди покрыл ее, точно черепицами, настилкой из нарезанных листьев пальм, а чтобы удерживать их на месте, наложил на них тяжелых бревен, привязанных к стропилам толстыми и крепкими веревками. Через три недели дом мог защитить всех от непогоды. К этому времени на небе стали часто показываться темные тучи; начиналось время дождей. Однажды прошел страшный ливень, но на следующий день снова наступила ясная погода.
– Нельзя терять времени, – сказал Реди Сигреву, – нам нужно
Пол в доме состоял из хорошо утоптанной земли. Внутри по всем стенам шла скамейка, поднимавшаяся на два фута от пола. Разделяться на комнаты дом должен был полотняными перегородками, которые могли опускаться на ночь. Уиль и Реди привезли наконец стулья и столы; это было как раз перед первой бурей дождливого времени года. Теперь постели, вся посуда и утварь были перенесены в дом. Сделали небольшую пристройку, которая должна была заменять кухню, пока в самом доме еще не устроили плиты и камина.
Вечером, в субботу, вся семья поместилась в новом жилище, а в воскресенье утром разразилась первая гроза с сильным ветром, страшными молниями и ливнем. Окружившие дом пальмы скрипели и гнулись. Собаки залезли под скамьи, и в полдень было темно, как ночью. Никто даже не мог читать.
– Это начинаются дожди, Реди? – спросила миссис Сигрев. – Все время будет так?
– Нет, – ответил старик. – Иногда проглянет солнце, но ненадолго. Иногда дождь не прекращается много дней. Что же? Тогда станем работать в доме; ведь у нас много дела.
Сильный дождь не протекал сквозь крышу и покрышку из листьев. Реди и Уиль отнесли шлюпку в безопасное место. Все пообедали холодным мясом, но чувствовали себя счастливыми и спали в сухих постелях.
Глава XXX
Всю ночь бушевала буря; но, когда поселенцы поднялись, они увидели чистое небо, солнечный день. Реди и Юнона первыми вышли из дома. Реди взял с собой подзорную трубу, как всегда, когда он, по его словам, делал обход.
– Юнона, – сказал старик, – сегодня славное утро.
– Да, масса Реди, – ответила она. – Но как зажечь костер и сварить чай? Хворост и опилки совсем мокрые.
– Вчера вечером я закрыл золой горячие угли, положил сверху камней, а на них набросал листьев. Я думаю, они еще горячи. Я пойду и помогу тебе.
Юнона нашла еще раскаленные угли, принялась раздувать их и разводить костер. Когда негритянке на помощь явился Уиль, Реди позвал собак и отправился продолжать свой обход.
Прежде всего он осмотрел колодец; как и предвидел старик, нельзя было заметить, где устроен он; по ущелью несся мутный поток, совершенно скрывший бочку. Старик перешел через ручей вброд и направился к черепашьему пруду. Тут все оказалось в порядке. Он снова переправился через ручей, разлившийся широко по отмели, и прошел на «Садовый Мыс», желая посмотреть на шлюпку, к которой вместо якоря был привязан камень. Реди взглянул на горизонт через свою подзорную трубу. Он, правда, не надеялся на появление какого-нибудь судна, но на всякий случай смотрел вдаль. Ведь к острову все же мог прийти какой-нибудь корабль.
Реди взглянул на шлюпку. Ветер
– Вот тебе загадка, – подумал Реди. – Как глупо поступил я, что не привязал ее на веревке к берегу. Я не поплыву за ней, боюсь госпожи акулы.
Подумав, Реди взял несколько веревок, переправленных с погибшего «Великого Океана», и связал их вместе; так у него получилась веревка достаточной длины. Потом он поднял кусок дерева, фута в два длиной, и к середине этой деревяшки привязал свою веревку. Сделав две-три неудачные попытки забросить в лодку обломок пальмы, он наконец добился своего. Деревяшка попала под одну из скамеек, и это дало Реди возможность подтащить шлюпку к берегу.
Старый моряк выкачал из нее попавшую туда воду; потом снова вышел на берег и осмотрел посев.
– Теперь нужно найти овец и коз, – подумал Реди, – и тогда мой утренний обход окончен. Ну, Ромул, Рем, бегите, собачки, найдите их, – сказал он.
И собаки, точно поняв, чего он ищет, убежали и скоро отыскали овец и двух коз, третьей же не было с ними.
– Куда это запропастилась черная Нанни? – пробормотал Реди и остановился среди кустов. – Ну, так я и думал, – вслух произнес он.
В чаще лежала черная Нанни, а рядом с нею новорожденные козлята.
– О, маленькие, мы отыщем для вас пристанище, – проговорил Реди и взял одного козленка под одну, а другого под другую руку. – Иди, Нанни, – продолжал он. – Тише, Ромул, не прыгай. Как ты смеешь! А?
Так, разговаривая с животными, Реди нес к дому козлят, а Нанни бежала за ним. Мистер и миссис Сигрев уже оделись. При виде козляток Томми и Каролина громко закричали от восторга, и даже крошка Альберт захлопал в ладоши. Когда Реди спустил козлят на землю, Томми и Каролина обняли их за шейки.
– Наша семья немного увеличилась, – сказал старик, – и я попрошу вас, миссис Сигрев, позволить новорожденным остаться в доме, пока я не устрою для них какого-нибудь сарайчика.
Козу привязали, задали ей корму, и после завтрака Сигрев сказал:
– Я думаю, Реди, нам следует посоветоваться и распределить занятия на время дождей. Ведь дела у нас еще очень много.
– Да, сэр, – ответил Реди, – и для того, чтобы мы могли успешно окончить всю работу, нам нужны порядок и дисциплина. На военном фрегате работа идет вдвое скорее, чем на купеческом судне. А почему? Потому что все на месте, и у всего есть свое место. Ничего не приходится искать. Кроме того, каждый знает свою обязанность.
– Я согласна с вами, Реди, – ответила миссис Сигрев, – метод и порядок – все. И я отвечаю, что как только у нас будут полки, все очутится на своем месте.
– Прошу прощения, миссис Сигрев, что я говорю так много, но вот в чем дело. Я служил на купеческих судах и, когда попал на военный корабль, был изумлен. Все делалось молча; каждый был на своем месте; каждый или подтягивал, или распускал канат. Стоило боцману свистнуть, чтобы через несколько минут любой парус был распущен или его подобрали. Сначала все это мне казалось волшебством. И заметьте, мистер Сигрев, при дисциплине и порядке каждый человек приобретает значение. Если кто-либо пренебрежет своей обязанностью, страдает решительно все.