Крушение
Шрифт:
Полевым штабом для себя Василевский избрал небольшое степное селение близ Сталинграда и жить поселйлёя в крестьянской избе с вишнями и клумбой пыльных цветов под окнами, по соседству с ним занимал дом Жуков. Оба — начальник генштаба и заместитель Верховного главнокомандующего нуждались друг в друге. Давно ли они высказали Верховному главнокомандующему идею разгрома немцев под Сталинградом, а вот сейчас уже полным ходом идет подготовка. И оба чувствовали напряженную ответственность, и поэтому им не сиделось на месте, хотелось скорее ехать в войска, спрашивать, перепроверять свои мысли, догадки.
Конечно, от этого усложнялась и подготовка самих войск, но, ничего не поделаешь…
— Тебе, Георгий Константинович, легче легкого скрыть замысел операции, — с ног напяливая на себя широченный защитного цвета комбинезон, говорил Василевский.
— Почему? — чувствуя подвох в его словах, спрашивал Жуков.
Василевский, улыбаясь:
— У тебя на лице такая строгость… Такая строгость…
— Привычка, — ответил Георгий Константинович. — От природы такой.
Они договорились, кому куда ехать. Конечно, Василевский — до мозга костей штабист — хотел прежде всего побывать в. штабе Донского фронта. Командующий там, генерал Рокоссовский, тоже знаток штабной культуры, и все же командующего, как и начальника штаба, нужно посвятить, насколько возможно, в новые замыслы.
— Я поеду в войска. Переберусь в Сталинград, к Горохову, — сказал Жуков.
— Но ты уже в прошлый приезд там был? — возразил Василевский. — Острые ощущения никому не нужны.
Жуков испытующе взглянул на начальника генштаба: «Что он, оберегает меня или?..» — но Василевский резонно добавил: г Кому–то из нас важнее поехать в 1–ю гвардейскую армию. Ведь штаб этой армии является ядром развертывания штаба Юго—Западного фронта. И очень хотелось бы знать, чем народ дышит.
Они разъехались.
По дороге Жуков — вот уж памятливый человек! — подумал о полковнике Шмелеве, с которым и раньше, и в прошлую свою поездку встречался, и решил заехать к нему. «Дельный командир. Языком зря не треплет и не выслуживается», — подумал Жуков.
Часа через два езды дорожные регулировщики навели его на хутор Ширяевский, где размещалась выведенная на отдых знакомая дивизии.
Полковник Шмелев без особого рвения встретил Жукова,, и это тоже стерпел генерал армии, хотя в иных бы случаях такой прием мог и покоробить бы его суровую натуру. «Чем–уо удручен, а может, как и в прошлый раз, начнет шерстить некоторые, головы», — подумал Жуков, а сразу не спросил, намеренно отвел разговор:
— Смотрю, вольготна у вас. Ягодками спелыми лакомитесь, — съязвил Жуков, увидев свисающие с ветвей сизые плоды.
— Сливы. Может, велите набрать? — спросил Шмелев.
— Сразу чувствуется, городской житель. В плодах не разбираетесь. Это — дикий тёрн, — проговорил Жуков, — Я его еще в детстве любил. Помню, у нас один дед только и растил тёрн. Я к нему забирался, дед хлестал крапивой, а я все равно лазил.
Не стесняясь, Жуков запросто наклонил деревцо, нарвал полйую горсть тёрна и начал есть.
— Ничего не скажешь, сладко живете. Как будто и войны не чуете.
— Война рядом, товарищ генерал армии, да не чуют ее некоторые… — Шмелев замолк, посчитав неуместным говорить дальше на улице.
Они прошлись в глубину сада: тут отава была скошена, и на делянке, пахнущей укропом и смородиновым листом, размещались бойцы; одни, положив под себя скатки шинелей, ели арбуз с хлебом, другие читали, видимо, много раз перечитанные письма–треугольники, а боец, сидящий чуть поодаль в одних кальсонах, штопал порванные в коленях брюки.
— Износил? — спросил подошедший Жуков.
— Прохудились, — ответил боец, и не понимая, с кем имеет честь говорить, лишь догадываясь по комбинезону, что чин важный, поспешно начал напяливать брюки.
— Сиди в чем есть. Не взыщем, — усмехнулся Жуков и, чтобы не смущать солдата, присел рядом.
— Здорово поизносился! Все там же… — кивнул Жуков с очевидным намеком на фронт, — Крепко доставалось?
— Всякое хлебнули, — ответил боец. — И в степу горящем бег, и осколком мины задевало, по нынешнюю пору вот болит плечо… А колени–то я протер, ползая тудасюда на линии.
— Так, так… Что же дальше собираешься делать?
— Как прикажут.
— Ну, а сам как бы хотел?
— Надоело до чертиков, вот тут в печенках сидит эта война лежачая! Надо мной ребята подшучивают: «Нечаев, как же так: немчуре оставил удобную квартиру, а сам тут на холодной земле дрогнешь!» Пора бы двигать, пока зима не застигла.
— Где же твоя удобная квартира? Может, в гости позовешь?
— Сперва нужно освободить, а потом гостевать. В Ростове. Жинка оставалась там, да, надеюсь, перебралась в эвакуацию.
— Значит, местный почти. Тебе эти места знакомы.
— Пехом исходил все, — отвечал Нечаев, — Аж из–нод самого Донца пятки подмазывал.
— Во–он как! — дивился разохотившийся Жуков. — Пехом исходил?
— Больше на животе.
— Потому и брюки порвал?
— Порвешь. Высоты, бугры, колючки…
— Земля твердая?
— Песчаная. Сподручно ехать по первым заморозкам, когда землю прихватит.
— Снежные заносы большие?
— Год на год не приходится, — рассудительно продолжал Нечаев. — Выпадет снег, а плеши. Зеленя порой всю зиму торчат неприкрытые.
— Так, так… — озадаченно пощипывая подбородок, говорил Жуков.
Шмелев тем временем сидел сбоку и Догадливо соображал: «Чего это он о местности в Задонье спрашивает? Представитель Ставки — не ради праздного любопытства. Уж не собираются ли…» — Николай Григорьевич при этой мысли даже не мог промолвить слово «наступать», потому что душа изнылась по этому жданному часу.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Часа в два пополудни Жуков, усадив полковника Шмелева к себе в машину, поехал в излучину Дона. И, как раньше, представитель Ставки, не переставая спрашивал о том, о сем, но в затеянном как бы походя разговоре проскальзывала мысль все та же — о наступлении. Тотчас спохватись, генерал армии глушил намек притворно строгим голосом: