Круть
Шрифт:
– Разумеется, – сказал Сердюков. – Психотерапия. Причем это чистая правда. Мне важен именно научный аспект.
– Поясните.
– Уголовные авторитеты хотят хорошо проводить время и готовы платить любые деньги. Но сам я буду ставить на вашем оборудовании научные эксперименты. Самые настоящие. Мало того, я мечтаю решить проблему, от которой страдает прежде всего ваша корпорация.
– Так, – сказал секретарь. – С этого места, пожалуйста, подробнее.
– Многие ученые считают, что пайкинг – это психическое отклонение, своего рода аффект, основанный
– Почему?
Сердюков покраснел.
– Ну-ну, давайте, – попросил секретарь почти нежно. – Я знаю, что вы сейчас скажете.
– В Добром Государстве, как вы понимаете, таких исследований не проводят. Но ученые из Еврохалифата подозревают, что стремление к кровавому проникновению с убийством возникает у некоторых фем из-за воздействия имплант-коррекции на рептильный комплекс мозга.
– Слышала про такие теории, – кивнул зеркальник.
– Большинство исследований в этом направлении закрыто, но, если поискать, отчеты найти можно. Ученые считают, что это побочный эффект гендерной аффирмации. Коррективная подсветка женского мозга в одном случае из ста тысяч превращает фему в кровавую психопатку. Я говорю о пайкинге. С нашими заточницами вопрос сложнее, потому что это еще и феномен уголовной культуры, но корни следует искать там же.
– Знаете, – сказал секретарь, – я не думаю, что это по-настоящему плодотворный подход. Вы отказываетесь признавать новую межполовую реальность? Хотите вернуть патриархальное рабство? Отмотать назад века прогресса?
– Нет, совсем нет. Я хочу найти нечто вроде терапии.
– И как же?
– Статистика показывает, что большинство пайкерш, совершив несколько пенетрационных убийств, успокаиваются и больше не возвращаются к этим практикам. Возникает вопрос – что произойдет, если позволить кровавому пенетрационному импульсу проявиться в искусственной виртуальной среде? Дать ему, так сказать, выплеснуться? Рептильный мозг будет удовлетворен, и фема перестанет быть социально опасной.
– Вы в курсе, что никакого рептильного мозга в женской голове нет? – спросил зеркальник. – Это просто научный жаргон.
– Неважно, как мы это назовем, – сказал Сердюков. – Важно, что открывается возможность исцеления. В нашей ветроколонии есть все условия для экспериментов. Даже если они получат огласку, в худшем случае заговорят о психиатрических опытах. Об исследовании мозга на рептильном симуляторе. Эффект будет исключительно позитивный.
– Почему?
Сердюков наклонился к столу.
– Ваш обыватель решит, – сказал он шепотом, – что корпорация ищет способ спасти его от проблем с помощью опытов на русских заключенных. Давайте честно, разве это может кому-то у вас не понравиться? Я имею в виду, на самом деле?
– Только без цинизма. Вы правда собираетесь заниматься этими исследованиями?
– Да. И у меня есть требуемая научная квалификация.
– Каков ваш материальный интерес?
– Процент от общей оплаты, совсем небольшой. Но главное для меня – наука. Я, видите ли, один из тех,
– Понятно, – сказал зеркальник.
– Огласки в СМИ, скорей всего, не будет. Но если мы добьемся научного успеха, это станет огромной победой для вашей уважаемой корпорации. Подумайте только – найти терапию для пайкинга. Уйдет серьезная имиджевая проблема… Вернее, я понимаю, что никаких проблем у «TRANSHUMANISM INC.» нет – но исчезнет раздражающий медийный зуд.
– Вот этот тон мне нравится больше, – сказал секретарь. – Не бросаться обвинениями, а искать способ вместе трудиться на благо цивилизации. Что конкретно вы собираетесь делать во время опытов?
– Мы сведем наших кур с нашими петухами. Не в реальном мире, где все кончается кровавой расправой, а в виртуальном мезозое. Там, где у них будет возможность полного, так сказать, самовыражения. Посмотрим на терапевтические результаты.
Зеркальный секретарь закрыл глаза и ушел в себя. Сердюков догадался, что менеджер контактирует с низшим руководством корпорации – и почтительно замер на краешке стула.
Совещались долго. Сердюков заметил, что глаза зеркальника остаются полуоткрытыми. Расширившиеся зрачки между ресницами были неподвижны, словно у трупа. Сердюков видел много трупов в ветроколонии и знал, как выглядят мертвые глаза.
Веки зеркального секретаря дернулись, он заморгал, зашевелился и улыбнулся.
– Одобрение в целом получено. Можем выделить два бокса из московского бутика, они старые, но работают. Разумеется, требование конфиденциальности. И полный доступ наших специалистов к результатам исследований.
– Конечно.
– Насчет оплаты я свяжусь позже. У вас есть какие-нибудь расчеты, обоснования? Материалы по программе? Нужно для руководства.
– Готова полная презентация, – ответил Сердюков. – Слить вам ролик? Сами увидите. И про кур, и про петухов, и про реабилитационную программу…
Зеркальник кивнул.
– И еще, – сказал Сердюков. – В «Юрасике» есть индивидуальный ящер-дизайн для состоятельных клиентов. Рептилия по эскизам заказчика. Это в нашем случае возможно?
– Отдельная оплата, – ответил зеркальник.
– Без вопросов, – расплылся в улыбке Сердюков.
– Пейте, – велел Ломас. Я отхлебнул коньяка.
– И сигарку. А то я вас плохо чувствую…
Вот так.
Я не без удовольствия пустил в потолок клуб белого дыма.
– Подведем итоги, – сказал Ломас. – Офицер жандармерии из ветроколонии, на которую указала мать Люцилия, едет в офис корпорации и получает два трип-бокса из «Юрасика». Понимаете, чем пахнет?
– Понимаю. Мезозой стучится в нашу дверь.
– Поправлю как епископ. К нам в гости стучится не мезозой. К нам идет ад.
– Обычно это слово используют метафорически.
– Сестры-кармелитки избегают метафор, – ответил Ломас. – Их следует понимать прямо. Ад ищет новое воплощение. Место преступления у нас есть. Но нет пока самого злодеяния. И непонятно, каким оно будет.