Кряка
Шрифт:
Распалившись неприятными воспоминаниями, дед спустился по крутой глинистой тропинке вниз. Девочки сидели за столом, кончали обедать.
Увидели деда, вскочили разом, подбежали, обступили со всех сторон:
– Здравствуйте, дедушка Моисеич! Вот хорошо, что пришли! Мы вас накормим сейчас.
У нас и квасок есть холодный. Садитесь!
У деда на сердце тепло сделалось, приятно, но он, чтобы не подать виду, нахмурил брови, окинул придирчивым взглядом загон и принялся скрести-пожелтевшими от курева
– Нет, девочки, сперва я посмотрю, всё ли у вас в порядке. Если плохо, и есть не буду - уйду.
В загоне было чисто, в кормушках тоже. Покрутив носом, Моисеич заглянул в ящики с фуражом, в кадушки. Всё в порядке. Корм прикрыт и не рассыпан, как на других колхозных базах.
Девочки, молча переглядываясь, ходили за дедом:
– Ну как, дедушка, всё в порядке?
– Всё хорошо, всё в порядке, - признался дед и полез в карман за сигаретами.
Вынул одну, покрутил в пальцах, ткнул в рот: - А ну, посмотрим, как вы живёте!
Подошёл к палатке, откинул полу, да так и замер от удивления. Слева широкий топчан на двух человек раздулся от пышных соломенных матрасов. Подушки - горой, сверху - думочка. Белые простыни, покрывало с вышивками. Справа - прикоснуться страшно!
– на трёх раскладушках пикейные одеяла, чистые наволочки. На глиняном полу - плетённые из чакана подстилки. У серой полотняной стены - столик, покрытый белой скатёркой, на столике книжки, патефон с пластинками, рукоделия.
Опустил дед полу, постоял, подумал. Вынул сигаретку изо рта, не стал закуривать.
Сказал только:
– Ладно живёте, правильно. Молодцы, девчата!
– Вот, а теперь садитесь обедать, - сказала Дина.
– У нас борщ хороший, каша пшённая на молоке и с маслом.
Пообедав и испив кваску, дед достал сигаретку и, закурив, с наслаждением затянулся. День клонился к концу. Утки, розовые от заходящего солнца, вышли на берег, тоненькой верёвочкой потянулись к загону.
Девочки схватили вёдра, побежали кормить. Дед, щурясь от дыма, смотрел с удовольствием, как ловко управляются девчата. Намешали свежего корма, насыпали в кормушки, налили воды:
– Ути! Ути! Ути!..
В воздухе тихо, безветренно. Лиман застыл, превратился в зеркало, глубокое, бездонное. И, если приглядеться, там, в воде, можно рассмотреть обрывистую кручу, камыш с длинными коричневыми шишками, небо с розовыми облаками. Хорошо!
Даже комар как-то к месту. Вьётся, поёт разбойную песню:
"Ззз!.. Ззз!.."
Моисеич повёл ладонью по шее, раздавил с десяток:
– Вам, девчата, достаётся небось от комара-то?
– Достаётся, дедушка Моисеич, - откликнулась Дина, доливая в поилки воды.
– Но мы уже привыкли, не замечаем как-то.
Моисеич усмехнулся, вставая:
– Это вы ещё того... адову ночь
– А что это за "адова"?
– поинтересовалась Люба.
– Ну, когда комар злой, как сатана, и когда он валит и валит тучей и кусается, как собака. Спать невозможно. Это вот и есть адова ночь... Ну, девчата, спасибо вам, я пошёл.
Ушёл Моисеич, а комар, словно дед наколдовал, повалил, как из трубы. Тёплый влажный воздух звенел тонко и зло: "Ззз!.. Ззз!.." В ответ раздавалось:
"Хлоп, хлоп! Шлёп, шлёп!.."
Девочки, накрывшись простынями, ворочались на постелях, отбивались от комаров.
Кто-то стонал во сне, вздыхал, отплёвывался, кто-то твердил:
– Ведь это что? Едят! Живьём едят!..
– Нет, я больше так не могу!
– сказала Дина.
– Загрызут, честное слово, загрызут! И что это они сегодня?
Зашуршал матрас, скрипнул топчан. Белая фигура, поднявшись, встала, откинула полог, выскочила наружу. Вслед закричали:
– Динка, закрой полог, комара напустишь!
Снаружи было так же душно, как и в палатке. В небе, отбрасывая от яра чёрную тень, висела полная луна. В белесоватой воде скупо отсвечивались звёзды. Было тихо. Лишь изредка квакнет лягушка, ей лениво ответит другая - и снова тишина.
Только звон в ушах: "Ззз!.."
Глаза слипаются сами собой, и ноги подкашиваются. Так бы и уснула. А над ухом:
"Ззз!.. Ззз!..
Повела ладонью по лицу, посмотрела: на шершавых пальцах густо размазались комары. Нет, не уснуть сегодня!
Подошла к ларю, откинула крышку, погрузила ру ки в зерно. Колючий овёс, шурша, расступился, охватил ласковой прохладой и как-то сразу успокоил зуд. Подумала:
"Вот бы самой туда!.." - примерилась взглядом: ларь большой, как раз. Закинула ногу, перевалилась через край, раздвинула плечом податливую массу и сразу же уснула крепким сном.
Утки взбаламутились ни свет ни заря. Подняли головы, уставились на палатку и разноголосым хором:
"Кря-кря-кря-кря!.." Подождали, прислушались - не идёт ли кто? И снова:
"Кря-кря-кря-кря!.."
– Скаженные! Чтоб вам провалиться! Самый раз поспать бы. Комар пропал...
Девочки, словно по команде, натянули простыни, залезли головами под подушки. Но снова: "Кря-кря-кря!.." - требовательно, зло.
Лида встала и вышла. Светлело. Слабый ветерок, шелестя камышом, гнал по лиману мелкую рябь.
Розовая полоса на востоке, ширясь, оттесняла на запад звёзды. Утки зашумели, закрякали. Лида, почёсываясь и зевая, подошла к воротам, открыла загон. Пусть идут в лиман. Но утки словно и не видели открытого прохода. Побежали к кормушкам, забарабанили носами по дереву. Лида вспылила: