Крылатая сотня. Сборник рассказов
Шрифт:
— А ты прямо в Ставрополе жил? — вдруг спросила она.
— Угу. Да, в смысле, — сказал я, даже вздрогнув.
— А я всю жизнь здесь. Я больше и не была нигде, только в райцентре, и всё.
— У вас тут красиво, — сказал я совершенную глупость. Но Дашка почему-то отозвалась готовно:
— Ага. Можно курорт делать. Тут недалеко целебные родники. Ты не видел?
— Я пока почти ничего тут не видел, — сказал я ещё глупее. Не видел — что тогда красиво?
— А за границей ты был? — не обратила она
— В Турции два раза. И много раз в Крыму, но отец всегда говорил… — я передохнул спазм в горле, — …что Крым — не заграница. Там правда все по-русски говорят, и вообще.
— Там тоже война сейчас, — вздохнула девчонка. — Везде война… Я сегодня осетинкам
молоко носила, они такое рассказывают… Дети у них все перепуганные, даже не плачут… Господи боже, а если сюда придут?
— Не придут, — ответил я. — Не пустим.
— Ты не пустишь? — без насмешки, грустно сказала она.
— Надо будет — и я не пущу, — отрезал я. Тоже серьёзно. Дашка вздохнула:
— Мальчишкам хорошо… Они воевать могут. А ты сиди и жди…
— Не хватало ещё, чтобы девчонки воевали.
— Женщины же многие воюют…
— Ну и неправильно. Пришли, вон же твой дом?
Мы и правда вошли в станицу. Нас окликнули с поста КПВТ, потом сказали проходить.
— Спасибо тебе… — Дашка остановилась. — С тобой правда не страшно.
И мне с тобой, подумал я, признавшись себе самому, что одному идти через ту рощу было бы жутко. Постоял, поглядел вслед быстро идущей к своему дому Дашке.
И зашагал к школе, где теперь располагался интернат и жила в небольшой комнатке мама.
* * *
Я проснулся уже под утро — как раз когда надо было подниматься на работу. Проснулся от того, что лежу не на соломе и рядом никто не возится.
Я спал на раскладушке. В окно падали самые первые солнечные лучи, и мама спала, сидя за столом.
Как я оказался на раскладушке? Я помнил, что вошёл и что мама — она сидела за столом, вот за этим же, вместе с Тонькой, шили они что-то — заплакала. А дальше…
Мои джинсы и рубашка — вычищенные и зашитые — висели на спинке старого стула. Трусы сушились на открытой половинке окна. Ёлочки зелёные, она меня раздела, уложила… похоже, даже искупала перед этим!
На миг мне стало дико стыдно. Но только на миг. Я сел, прикрываясь простынёй, дотянулся до трусов. Они были ещё влажные. Я натянул их — и увидел, что мама подняла голову.
— Уходишь? — спросила она.
— Пора, — я встал.
Она сидела за столом и молча смотрела, как я одеваюсь. Потом так же молча сунула пластиковый пакет — там были полбуханки хлеба и две банки консервов.
— Не возьму, — отрезал я, — нас хорошо кормят.
Это было правдой. Я положил пакет на стол перед ней. Выпрямился.
— Мам… — начал я. И сказал то, что
Дмитрий Ляляев.
ДАЙ ЗНАК!
Предстоящее лето поманит листвой
Коронованных тополей.
Ты вступаешь в жизнь, как в неравный бой,
Становясь в ней сильней и злей.
И порою не знаешь, куда идти:
Со столба указатель снят.
От добра до греха — полшага пути,
Но добра тебе не сулят.
Где знак, что не напрасно надеемся,
Где знак, что будет жребий иной?
Где знак, что мы к добру переменимся
Весной, цветущею весной?
Не покончил с собой и пока не убит,
Не споллитрился от тоски,
Не исчерпан ещё до конца лимит
Прохождений через штыки.
Голос звонок как прежде, а волос рус,
И густа молодая бровь.
Эта грозная дева зовётся Русь,
У неё в поэзии — кровь.
Дай знак, что не напрасно надеемся,
Дай знак, что будет жребий иной!
Дай знак, что мы к добру переменимся
Весной, цветущею весной.
Здесь краплёной колодой играет Лесть
С титулованным дураком,
Здесь пророкам частенько вручают честь
Вместе с холмиком и венком.
Здесь ни баксы, ни марки и ни рубли
Вам не купят правды о том,
Как взлетают с края родной земли,
Распрямляя крылья крестом.
Дай знак, что не напрасно надеемся,
Дай знак, что будет жребий иной!
Дай знак, что мы к добру переменимся
Весной, цветущею весной,
Весной, грядущею весной,
Весной, поющею весной.
3. ЗЕМЛЯ В САПОГАХ
И встань! Ты не должен лежать!
Встань, даже если ты мёртв!
Ведь ты родился здесь!
Твоя сила в том,
Что ты родился здесь!
Здесь твоя земля,
Здесь твой дом!
Американская песня XVIII века.
Я проснулся от того, что через меня переступили.
— Куда тебя черти несут? — прошипел я, хватая Дениса Коломищева за щиколотку. Он ойкнул, присев; средний из их тройки, Борька, замер неподалёку в позе охотящейся цапли.
— Пусти, Колян, — так же по-змеиному зашипел в ответ Денис. — Мы ребят встречать… Они сейчас прилететь должны…
— Андрюшке скажу, — пригрозил я авторитетом подхорунжего Ищенко, зама Кольки в отсутствие того.