Крылатая.Небо для двоих
Шрифт:
Наш городок стал шумным, нервным, каким-то неуютным. Исчезли те размеренность и покой, что царили здесь раньше. Только истуканы-хранители, стоящие у ворот академии, продолжали холодно пялиться в пространство своими пустыми глазницами. Им все равно, они из камня. И мне казалось, что я тоже медленно каменею, идя по знакомым улочкам. Каменею от страха, волнения, ожидания беды. И в том месте, где билось сердце, словно застыла ледышка, мешающая вздохнуть.
Так вот, молча и безрадостно, мы и добрели до лавки, на пороге которой нас уже ждала Ольха. Боровичиха как раз подметала порог и, выронив метлу,
– Ой, ой! Вернулись!
– запричитала Ольха, повисая на шее у сына.
– Отощали, осунулись! Не кормили вас там, что ли?
Я же говорю, для Ольхи прием пищи это священный ритуал. А жуткое слово «диета», столь любимое Улей, боровичиха считает ругательством и в своем присутствии слышать не желает. Вот и сейчас боровичиха стенала и причитала, глядя на Ульяну с ее выпирающими ключицами и проступившими скулами, которым моя подруга радовалась, как дитя малое, любуясь в зеркало. Судя по взгляду Ольхи, вскоре всю эту «красоту» беспощадно закормят пирогами и отбивными, стремясь приблизить девичий силуэт к более округлым линиям.
На крики жены из лавки вышел Вяз. Улыбнулся, что бывало с ним редко, и двинулся обниматься, мягко оттеснив супругу. И вот сейчас, стоя под летним солнцем, рядом с теми, кого я так любила и чьими жизнями я дорожила больше своей, я особенно остро ощутила отсутствие Яра. Слезы сами полились из моих глаз, стоило вспомнить лицо мужа, когда он провожал меня у портала. Что же я за размазня-то стала? Не девица, а фонтан многоструйный. Все реву да реву без устали.
– Мать, - разглядывая меня, обратился к Ольхе Вяз, - мята у нас еще есть?
– Целый сноп, - гордо сообщила Ольха.
– Идемте-ка, чайку выпьем, - подытожил боровичок и, ухватив меня за руку, повел в лавку.
Следом за нами потянулись и все остальные.
На старой груше в саду уже появилось парочка желтых листочков, но облетать не торопились, еще крепко держались за пушистую крону. И соловей все так же шуршал в ветках, гоняясь за своим обедом. День медленно перетек за полдень, солнышко постепенно скатывалось к горизонту. Вроде еще день, вроде светило еще греет во всю силу, а дыхание вечера уже ощутимо. Травы колышутся тише, комары жужжат громче. Покой и тишина, в которых так хочется спрятаться от ужаса, творящегося в этом мире.
Я уже несколько часов сидела на скамейке под деревом и не могла найти в себе силы заняться делом. Взгляд то и дело устремлялся в небо, против воли пытаясь различить там блеск аметистовой чешуи, взмах крыльев стремительно летящего дракона. Из рук у меня все валилось, я спотыкалась на ровном месте, так что вскоре Ольха выставила меня в сад. Где я и сижу теперь, как кукла на чайнике. Ни эмоций, ни мыслей.
В кустах шиповника послышалось шуршание, заставившее невольно вздрогнуть. Проклятая память, столько лет прошло, а я все так же боюсь шорохов. Кусты продолжали шуршать, потом начали хрустеть, и вот пред мои ясны очи явился шиш. Затравленно оглянулся по сторонам и посеменил по лужайке. Целенаправленно ко мне семенил. Я, если честно, напряглась. Поди знай, что там у этой нави на уме? Она сейчас не та, что прежде.
– Не бойтесь, добрая госпожа, - прошамкал шиш, подойдя ко мне вплотную.
Смешной такой, взъерошенный,
– Я не боюсь. А мы знакомы?
– удивилась я, все так же потрясенно сидя на лавке.
Шиш хрюкнул и кивнул. Он смешно склонил голову на бок, заглядывая мне в глаза. Сейчас, когда я сидела, навь могла не задирать голову.
– Да. Госпожа меня не помнит, - мотнул головой шиш.
– Сделала доброе дело и забыла. Другие только бранят. А вы пожалели.
– Но вы и вправду делаете много вреда, - наставительно сообщила я шишу.
– Люди имеют на это право.
Шиш растерянно глянул на меня. Пожевал губами, словно подбирая слова. Хотя у нави свой язык, на человеческом ему говорить непросто. Это сколько же он учился, чтобы так бегло говорить на нашем языке?
– Проказы, госпожа. Какой вред от проказ?
– протянул шиш.
– Вы же не сажаете в мешок своих детей?
Веский довод, как тут поспоришь. Я согласно кивнула, принимая слова нави. Шиш оскалился, демонстрируя кривенькие зубы. Его розовое рыло смешно сморщилось и заблестело на солнце. И чего их боятся? Смешные они, эти шиши болотные.
– Мой мир тоже помнит добро, - радостно закивала навь.
– Я пришел помочь.
Шишик снова оглянулся, прижав ушки к косматой голове, стоило проскрипеть по мостовой колесам телеги.
– Помочь?
– вокруг становится все удивительней и удивительней.
– Предупредить, - поправил все так же напряженно косящийся по сторонам шиш.
– Я учил язык людей, но нужные слова трудно найти.
Я медленно подалась к перепуганной нави и тихо, как у ребенка, уточнила: - О чем предупредить?
– Грани трещат, госпожа, - сложив вместе лапки, шепнул шиш.
– Им недолго осталось, зло придет в этот мир. Будет много беды.
– Это ты про аномалии с прорывом нави?
– более поясняя самой себе, чем шишу, произнесла я.
– Да-да, да-да, - обрадовалась навь и радостно закивала.
– Но это не прорывы, госпожа. Вскоре наш мир не сможет сопротивляться их набегам.
Жутко слышать такое. Не хочется слышать, верить, понимать. И я, как ребенок, решила спрятаться за призрачной преградой надежды.
– Ковен сумеречных стражей ищет способ остановить это, - попыталась я успокоить шиша. Прозвучало жалко. Да кому я лгу, ковен сам с трудом понимает, что делать.
– Смешные люди в цветных балахонах, - кивнул шиш.
– Да, они хотят помочь, они стараются закрыть дверь, но не видят, что ей этого и нужно.
– Кому "ей"?
– думая о своем, уточнила ошалевшая алхимичка.
– Двери?
Шиш удивленно уставился на меня своими козьими глазками. Ясно, мой пришибленный вид даже навь наводил на мысли о нестабильности психики алхимиков. Пришлось улыбнуться и изобразить на лице крайнюю степень заинтересованности.
– Тьме, госпожа, - пояснила навь.
– Она пьет их силу и становится сильнее. Она давно стремилась в этот мир, и раз за разом ей открывалась новая щель, и она проползала в них. По капле, госпожа, но из капли рождаются моря.
– С того самого времени проникала, когда храмовники провели обряд с порталом?
– догадалась я.