Крылатые люди
Шрифт:
— Не взорвались, братва! — И кинулся к борту корабля. Глянув вниз, махнул товарищам рукой и со всех ног понесся к трапу, на капитанский мостик.
Люди, стоически выдержавшие у огневых точек две бомбовые атаки, изумленно проводили штурмана глазами, но, обретя способность двигаться, устремились к поручням пострадавшего борта. Там и увидели две бреши в боку судна, много выше ватерлинии. Стало ясно, что бомбы не взорвались, но они здесь, в трюмах.
Можно было порадоваться своей удивительной судьбе, но каждый из авиационников прекрасно понимал, что это не
В ту же секунду Георгий влетел в капитанскую рубку. — Ты куда? — остановил он штурвального, столкнувшись с ним носом к носу в дверях. Угадал, что тот, бросив штурвал, хотел бежать. — Где капитан? — схватил он парня за плечи и толкнул к штурвалу. Сам с трудом переводил дух. Матрос, бледный, не на шутку перепуганный, подчинился.
Левая сторона окон в рубке оказалась без стекол.
— Он ранен, капитан? — беспокойно взглянул Георгин на онемевшего матроса.
— Я не знаю, где он… — выдохнул наконец тот. Пули разбили стекла…
— А ты все равно стой! Умри, а штурвала не бросай!.. Вот что, слушай-ка сюда: при следующей атаке, как крикну, быстро меняй курс, что есть мочи крути! Маневрировать надо, не подставлять врагу бока!
— Есть, маневрировать!
— То-то же. Словом, не дрейфь!
Напряженно всматриваясь в сторону моря, Георгий вскоре заметил крадущийся низко над водою «Юнкерс»: издали он разворачивался на корабль. Много левее дымили корабли ушедшего вперед конвоя.
— Какая у нас высота фок-мачты? — спросил он у штурвального.
— Сто футов.
Так… Значит, около тридцати метров. Точнехонько жмет, мрак, на этой высоте, — не отрывая глаз от «мрака», проговорил Георгий. Матрос вопросительно взглянул на него, но увидел только, как у штурмана вздулись на щеках желваки. "Бомбит способом "по фок-мачте", — продолжал мысленно Георгий. — Когда-то и меня этому учили. Не думалось тогда, что придется этот способ испробовать на своей шкуре…" И уже вслух: — Ах, паразит, жмет как!.. Дым из всех щелей прет. Остервенел, гад!
Еще три — пять секунд, и самолет вышел прямо на них, лег на боевой курс. Молчанов сглотнул слюну и крикнул штурвальному:
— Эй, парень! Крути свое колесо живо, поворачивай носом к фашисту!
Штурвал завертелся, не стало видно ручек. Но мог ли восемнадцатитысячетонный корабль развернуться быстро? Нет, не мог. Молчанов это видел, чувствовал всем телом, ему захотелось помочь старому доброму пароходу своим плечом: "Ну же, служилый, пошевеливайся, выручай, браток! "
"Юнкерс" был уже метрах в четырехстах, когда Георгий, прислонив капитанский рупор к губам, крикнул через разбитое стекло:
— Огонь по Гитлеру! Крошите его, не зевайте!
В голосе Молчанова проскользнуло даже отчаянное озорство, словно бы бросающее вызов смерти. Сам же он уловил в сердце глубокую боль: "Вот она, смерть летит".
Пароход, однако, успел развернуться под три четверти к атакующему самолету, чуть спутав ему расчет. Конечно, помогли и бухающие с танков пушки: трассы снарядов, хоть и рассеялись огромным
— Все! — прошептал Георгий. И в следующие секунды не поверил своим глазам.
Нос корабля стал выравниваться. Тут же воды помчались с палубы, приниженные, жалкие, словно чего-то испугавшись. Корабль выровнялся из крена и стал приподнимать нос. Еще секунды, и только что мелькнувшее виденье ада показалось сном. Заледеневшее было сердце забилось учащенно, залило грудь радостным теплом. Корабль шел, обретя управление, внизу мягко пульсировали машины, все стало так, как было до взрыва. Лишь торчащие кое-где зубья стекол в окнах рубки убеждали, что это был не сон.
Георгий огляделся: пулеметчиков не смыло. Танки на местах, и артиллеристы тоже. Вроде бы и повреждений в носу корабля нет. «Юнкерс» исчез неслышно. Конвойные эсминцы, дымя, торопятся навстречу. Молчанов обернулся:
— Я подержу штурвал, а ты смотайся вниз, узнай, что с капитаном.
Матрос бросился к трапу, застучал подковками башмаков по железным ступеням.
— Постой! — крикнул ему Георгий. Тот обернулся, — Слушай… А где же английские сигнальщики, что были там, на верхотуре, в «бочке»?
— Там! — показал вниз штурвальный.
— Ладно, сыпь!
Несколько минут Молчанов оставался в рубке один. Эсминцы из конвоя теперь уже были в полумиле. День, пятидесятиминутный день декабрьского Заполярья, склонился к сумеркам. Откуда ни возьмись, вдруг прогрохотали в небе четыре советских истребителя. Веселей стало. Появился бледный капитан, медленно поднимавшийся по ступеням.
— Что с вами, Аркадий Федорович?
— Сознание потерял, Георгий Павлович. — Капитан сумрачно огляделся, сдвинул ногой осколки стекол: — Ну что? Ушел?
— Докладываю: две бомбы в трюмах. Не исключено, замедленного действия. Надо поскорей извлекать их.
Капитан взялся за рупор, руки его будто налиты были свинцом. Да и весь он осунулся. И голос его прозвучал тихо:
— Старпом! Свистать всех наверх. Аврал. Обшарить корабль, отыскать бомбы. Обезвреживанием их будет руководить майор Молчанов. — И уже к Георгию: — Так ты того, Георгий Павлович, поосторожней с ними…
— С бомбами?
— Ага…
Одна из бомб — двухсоткилограммовая фугаска — покоилась в четвертом трюме среди бочек с высокооктановым бензином. Старпом уже распорядился, и люди энергично раздраивали трюмные люки. Дело спорилось; из трюма потянуло бензином, бомба изуродовала несколько бочек.