Крылатые семена
Шрифт:
Ко мне вышла женщина. Она сказала, что мне придется провести у них ночь и что деньги надо вносить вперед. Я дала ей сколько требовалось, и тогда она провела меня в заднюю комнату и велела раздеться. Затем вошел мужчина и тотчас зачем-то вышел. За стенкой рядом стонала какая-то женщина. И тут, Билл, я окончательно перестала владеть собой. На меня напал панический страх, сама не знаю, что со мной стало. Перед домом текла река, черная и блестящая, как стекло, и все внушало мне такой ужас — и мужчина и женщина, у них были такие жестокие глаза! — а больше всего — собака. Я быстро, быстро оделась. Окно было заперто, я ухитрилась открыть его, выпрыгнула и пустилась бежать, но до калитки
От ярости на лбу у Билла выступили капельки пота — бессильная злоба душила его при мысли о том, каково было Дафне, когда она, сбежав из этого дома у реки, пробиралась в темноте сквозь кустарник. Она и сейчас вся дрожала и в ужасе прижималась к нему.
— Не думай больше об этом, родная! — Билл крепко обнял ее за плечи. — Ты правильно поступила, что удрала оттуда.
— Но когда я бежала через кустарник, я бросила чемодан, — всхлипывая, продолжала Дафна. — А в нем была сумочка, билет и деньги. Вот мне и пришлось сидеть в кустах, пока не рассвело, — надо же было найти чемодан. К счастью, я быстро его нашла и поспешила выйти на дорогу, по которой ходит автобус. На вокзале я отправилась в зал ожидания и просидела там до отхода поезда.
— Ну, а теперь забудь обо всем, кроме того, что ты снова дома, и помни: тебе нечего бояться, — сказал Билл. — Знаешь, Дафна, отец очень плох. По-моему, его мучит мысль, что ты его уже не застанешь.
— Ох, Билл!
— Тебе нужно взять себя в руки, родная, и сделать вид, что ты весело провела воскресенье. А об остальном у нас еще будет время подумать.
В комнату вошли Пэт и Пэм с бутылкой пива и бутербродами.
— По-моему, невредно бы подкрепиться, — сказала Пэт.
— Правильно! — улыбнулся Билл. — Дафна сейчас наведет на себя красоту, и мы поедем домой.
Дафна подошла к зеркалу, висевшему над камином.
— Неужели это я? — воскликнула она, увидев свое отражение. Достав из чемоданчика крем, пудру и помаду, она быстро привела себя в порядок, причесала волосы, и ее бледное личико стало опять таким же свежим и хорошеньким, как всегда.
— Вы были куда живописнее сегодня утром, — заявила Пэм, критически оглядывая Дафну.
— Какой ты ужасный циник! — воскликнула Пэт.
— Ничего подобного, — запротестовала Пэм. — Дэф и сама это знает, правда, Дэф? Что поделаешь, если мне хочется писать жизнь, как она есть. Сегодня утром Дэф была олицетворением всех девушек, которым случалось оказаться в ее положении. Этакий измятый, загубленный цветок… А сейчас она затаилась в себе. Пропало это ощущение трагизма, она уже не олицетворяет собой невинную молодость и красоту, грубо попранную и втоптанную в грязь. И все же мне нравится выражение отваги и страдания в ее глазах. Вы разрешите мне, Дэф, когда-нибудь написать ваш портрет?
— Господи, конечно! — Дафна совсем растерялась от такого неожиданного завершения разговора о ее бедах. — Если вам этого в самом деле хочется! Я никогда не сумею как следует отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, Пэм. И вы и Пэт.
— Не будем больше говорить об этом, — сказала Пэт, целуя ее. — Приходите к нам, когда только сможете. И, пожалуйста не падайте духом! Уж мы вместе найдем какой-нибудь выход — вы, Билл, Пэм и я, — даже если вы не последуете моему совету и не расскажете обо всем бабушке.
— О, я никогда не решусь ей сказать! —
— Ну, так я скажу! — обрадовался Билл, довольный этой возможностью разделить с кем-нибудь бремя ответственности. — Бабушка много испытала на своем веку. Надо думать, она и тут подскажет, как быть.
Глава IX
Том медленно умирал, и боль неотвратимой утраты заслонила в ту неделю все остальное для его близких. Как только Дафна вошла в комнату и опустилась на колени подле постели умирающего, он сразу очнулся.
С трудом подняв руку, он нежно погладил светлую головку дочери, глаза его засветились лаской.
— У тебя… все в порядке, Дафна? Ты… — еле слышно прошептал он; у него не хватало сил высказать тревожившие его сомнения.
— Настолько в порядке, что лучше и желать нельзя, — сказала Дафна, пытаясь по обыкновению болтать легко и беззаботно. — Я чудесно провела время в Перте. Шерли была такая хорошенькая в своем подвенечном платье, только… только я никогда бы не уехала, если б знала, что ты так болен.
Том потрепал ее по голове.
— …дурной сон… будто ты попала в беду. — Он говорил так тихо, что с трудом можно было разобрать слова. — Я видел тебя в темноте, ты была чем-то напугана… Запомни, Дэф: никакое горе тебя не коснется… если ты не дашь себя в обиду. Только сам человек… может причинить себе горе.
Он закрыл глаза и, казалось, задремал, но Билл понял, что эти несколько слов стоили ему огромных усилий. Увидев, что Том впал в забытье, которое наступало у него при малейшем напряжении, Билл помог Дафне подняться и увлек ее подальше от постели больного.
— Можно подумать, что он все знает, — разрыдалась она.
— Ничего он не знает, — успокаивал ее Билл. — Просто он всегда в тебя крепко верил, Дэф, и хочет, чтобы ты была мужественной.
Эйли была всецело занята уходом за больным мужем и почти не отходила от него. Дети только изредка поглядывали на мать и тотчас отводили глаза, словно испуганные непривычным, застывшим выражением скорби на ее лице. Эта медленная агония, тяжелое дыхание и хриплые стоны, вырывавшиеся из груди отца, когда он впадал в беспамятство, наводили на них ужас. Дафна и думать не могла о том, чтобы вернуться на работу к О'Брайену. Ей хотелось помочь матери, взять на себя стряпню и уборку, присмотреть за Лал и Надей. Днем приходила Салли посидеть с Томом, и то и дело заглядывал Динни, готовый выполнить любую работу или сбегать куда-нибудь по поручению Эйли.
— Хоть бы скорее наступил конец и принес ему избавление, — сказала Салли; глаза ее были сухи. — Бедный мой Том, он не заслужил таких страданий.
— Ведь он рудокоп, — напомнил ей Билл. — А почти каждый, кто столько лет, как Том, проработал под землей, осужден на такие муки.
— Надо было отправить отца в санаторий, маме было бы легче, — заметил Дик.
— Ты сам не знаешь, что говоришь, — оборвала его Салли. — Думаешь, твой отец не был бы рад сделать все на свете, лишь бы избавить Эйли от страданий и забот? Но доктор сказал, что ему не поможет никакое лечение. А твоего отца и мать все эти годы только и утешало то, что они будут вместе до самого конца. Они никогда не переставали любить друг друга, а это не о многих можно сказать.