Крылатые семена
Шрифт:
— Да, это даже помогло вам засадить Морриса и Тома в тюрьму и отнять Эми у Дика. — Голос Салли прозвучал жестко, деревянно, словно хруст сухих сучьев под ногами.
В первую минуту можно было подумать, что ее слова произвели впечатление на Пэдди и он удручен сознанием своей вины. Но почти тут же он поднял в знак протеста свою костлявую руку. На мизинце сверкнул бриллиант, и этот блеск отразился в глазах Пэдди.
— Вы не можете винить меня за Эми, — с некоторым даже торжеством воскликнул он. — Я любил ее… не меньше, чем Дик. Клянусь богом, я бы и сейчас снова все сделал, чтобы заполучить ее.
Салли
— Нет, нет, постойте, не уходите! — обеспокоенно воскликнул Пэдди. — Я еще не сказал, зачем просил вас прийти. Я намерен оставить вам пять тысяч фунтов стерлингов по моему завещанию, миссис Салли. Пусть для вас это не может служить искуплением моих грехов… Но я скоро умру, и это облегчило бы мою душу, если бы…
— Нет, вам не откупиться от меня деньгами, Пэдди Кеван, — сказала Салли; голос ее дрогнул от гнева и боли, порожденных откровенностью Патрика Кевана. — Мне не нужны ваши проклятые деньги. Если только ад существует, вы, надеюсь, попадете в самое пекло. И будете страдать не меньше, чем страдали из-за вас Моррис, и Том, и Дик. Вы разбили Дику жизнь. Вы с детства обманывали и грабили людей и никогда ни о ком, кроме себя, не беспокоились. Мне не нужно вашего раскаяния, я вас никогда не прощу. И я не верю, чтобы вы искренне сожалели о своих злодеяниях. Вы сами признаете, что и сейчас не остановились бы ни перед чем, чтобы заполучить Эми. На этом свете вам удалось увильнуть от кары за ваши гнусные, злые дела. Так будьте же вы трижды прокляты, и пусть господь покарает вашу душу, если только она у вас есть, и да не будет вам покоя на том свете во веки веков, аминь!
— Не говорите так, — вскрикнул Пэдди, закрыв лицо руками и отшатнувшись от Салли.
— Нет, я буду говорить, — сказала Салли. — Хотя, конечно, я предпочла бы видеть, как вас покарают здесь, на земле, за совершенные вами преступления. Ваши покаянные слова и показное раскаяние не помогут вам укрыться от возмездия. Разве этим искупишь зло, которое вы причинили людям, разве воскресишь мертвых?
Сиделка, стоя у окна, распутывала шнурок оконной шторы и что-то негромко напевала про себя. Она, казалось, была совершенно безучастна к разговору, происходившему за ее спиной.
— Замолчи! — неожиданно рявкнул Пэдди. — Не говорил я тебе разве, черт тебя побери, чтобы ты не смела петь эту проклятую песню! Вечно она ее поет, — захныкал он, в изнеможении откидываясь на подушки, бледный и потный. — Я не желаю этого больше терпеть, не хочу, чтобы мне все время тыкали в глаза мое прошлое, изводили меня!
Салли думала, что Пэдди вывела из себя манера сиделки с рассеянным видом напевать себе что-то под нос, но девушка обернулась к ней и внимательно посмотрела на нее большими карими, очень красивыми глазами.
— Эта песня напоминает сэру Патрику о некоторых неприятных для него вещах, — невозмутимо сказала она. — А я пою ее потому, что я — дочь Маританы.
И тут Салли вспомнились слова этого напева: «О Маритана, дикий цветок…»
— Я здесь ни при чем, говорю тебе, ни при чем! — закричал Пэдди. — Я не убивал Маританы… если ты это хочешь сказать своей дурацкой песней. Всем известно, что Фред и Маритана повздорили. Это Фред убил ее… Да и он этого не хотел. Просто несчастный
— Но ведь это вы сказали ему, что Маритане надо раз и навсегда заткнуть рот?
— Она стала требовать себе долю из того золота, что ей поручено было собирать, — пробормотал Пэдди, теребя край одеяла желтыми костлявыми руками. — Она грозила выдать нас, если я ей не заплачу. Ей слишком многое было известно… о нашей обогатительной установке и о моих отношениях с Фредом… Что же мне было делать? Я был бы разорен, если бы мои связи с черным рынком выплыли тогда наружу.
— И поэтому мою мать нужно было убрать с дороги? — сказала сиделка. — А затем и моего отца, и сестер, и братьев?
— Я вовсе не думал, что он ее убьет, — захныкал Пэдди. — Вот как перед богом, не думал.
— Но вам ни разу не пришло в голову хоть чем-нибудь помочь ему или нам, — ровным, тихим голосом продолжала девушка. — Нас распихали по приютам, разлучили друг с другом и даже изменили имена, чтобы мы забыли о том, что произошло на наших глазах. Мне так и не удалось разыскать братьев и сестер. Но я нашла вас. И терпеливо ждала, чтобы получить эту должность и напомнить вам о Маритане.
— Убирайся вон! — заорал Пэдди. — Слетелись сюда, как воронье! Но я еще не умер. Я еще успею, пока жив, сквитаться с вами!
Сиделка подошла к двери и распахнула ее. Салли и Динни вышли вместе с девушкой в коридор.
Притворив за собою дверь, она быстро проговорила:
— Не беспокойтесь. Я сейчас сделаю ему укол. Сэр Патрик прекрасно знает, что он не может без меня обойтись. Он переменил десятки сиделок — ни одна не могла выдержать его ужасный нрав и капризы. А я работаю добросовестно и исполняю свой долг. Мне не так легко было получить свидетельство медицинской сестры, чтобы я стала портить себе репутацию плохим уходом за пациентом. Но в свой смертный час сэр Патрик снова услышит эту песенку.
Пэдди Кеван уже звал к себе сиделку:
— Сестра! Сестра!
Голос его поднялся до неистового визга, словно ему было страшно, что девушка поймает его на слове и уйдет.
Салли и Динни, спускаясь по лестнице, слышали, как он захныкал, потом снова принялся истошно вопить:
— Сестра! Сестра!
Дочь Маританы сказала им, что ее настоящее имя Мерита, но она называет себя Ритой Вест. Ничто в этой высокой бледной девушке не напоминало о том, что в ее жилах течет кровь коренных жителей страны. Разве только глаза, подумала Салли, да еще, пожалуй, руки — тонкие и смуглые, совсем как у Маританы и Калгурлы.
Салли хотелось побеседовать с Меритой. Ей впомнилась худенькая девочка-подросток, которую полиция нашла в кустах неподалеку от участка Фреда Кернса, вспомнилось, как поразила ее тогда страстная привязанность этого ребенка к своим младшим братишкам и сестренкам. У Салли мелькнуло в голове, что надо помочь Мерите разыскать ее сестер и братьев, но слишком сильно бурлил в ней гнев, слишком она была взволнована воспоминаниями, которые пробудил в ней Пэдди Кеван, чтобы мысль эта удержалась у нее в сознании. К тому же она все еще чувствовала дурноту — так невыносимо удушлив был воздух в комнате больного, где резкий запах карболки не мог заглушить тошнотворного запаха тления.