Крылатые слова
Шрифт:
Можно закрыть этот путь, если он никому не нужен и если нашелся другой, который может удобно его заменить. Хозяйкам из давних времен указано не бросать copy на чужой участок и не позволяется даже ссыпать золу под соседском забором. Кто проведет к себе воду из общественного источника и этим его изубожит, тому, по мирскому приговору, достанется плохо: велят все переделать из нового по старому и заплатить денежный штраф. Что каждый выбрал себе и огородил свое излюбленное место, тем и владей, как знаешь, но без сторонних ущербов, помня одно, что если сосед дрова рубит, то нас не разбудит. Святое правило, изжитое веками и добытое долговременным опытом, прямо говорит: «не купи двора, купи соседа». Он не запретит брать из своего колодца воду для питья даром и разве, на случай порчи сруба или журавля, попросит пособить починкой, из совести. Он вообще явится первым на помощь с топором или могучим плечом во всех тех случаях, где одному невозможно справиться и т. и. Конечно, эти коренные и другие подобные им и многочисленные правила установились не сразу, а после множества ссор и пререканий, следы которых в обилии встречаются в старинных актах юридического характера, открывая обширное и любопытное поле для ученых исследователей. Жалобами и спорами установлялось то могучее начало общинного права, которым сильна и крепка наша Русь. Каждый при своем является вместе со всеми, на общем деле, неодолимою силою.
Входя в область так называемого обычного права, соседские права занимают в нем одно из обширных мест и по разнообразию своему представляют благородный материал для обширных ученых изысканий и бытовых народных картин.
Если углубиться больше в этот живой вопрос, выяснится крупная разница в крестьянских хозяйствах: великоросских общинных и белорусских подворных. В последних запахивание чужих полос продолжается годами и представляется явлением заурядным, вызывающим множество тяжб. Каждый домохозяин из племени кривичей, дреговичей и древлян заботится всецело о своем лишь благосостоянии. Желание одних привести в известность межи разрушается всегдашним несогласием других. Вопреки всероссийскому общинному строю деревенской жизни, здесь не только в обществе, но и в семьях все стремится к отдельному, независимому друг от друга самостоятельному быту. Община давно здесь исчезла и слабые следы ее лишь тускло выражаются в единственном остатке славянской старины — в толоках или помочах — обычае, применяемом в тех же случаях, как и в Великороссии. Ни о круговой поруке, ни о каких земельных переделах и о прочем здесь не имеют ни малейшего понятия, после продолжительных стремлений к обезземелению крестьян местными панами.
ОТ НАВАЛА РАЗЖИВАЮТСЯ
В торговле (московской по преимуществу) слово «навал» получило особенное своеобразное значение: зовут довольно обычный купеческий прием в сделках с иногородними оптовыми покупателями, состоящий в том, что, сверх заусловленного, стараются навязать лишнее, по большей части залежалое. Такой расчет основан на том, что в глухих местах на темных людей всякий товар разойдется, если приложить к тому старанье и уменье. Весь товар идет на кредит, а наваленной уже сверх сыта, а чтобы оптовой покупщик не упрямился приемом, для этого имеются в Москве давно приспособляемые приемы в разнообразных угощениях по трактирам, загородным гулянкам и иным увеселительным местам, чтобы затуманить глаза в то время, когда лавочные молодцы накладывают и упаковывают товар. Многие от этого навала успели разориться, о чем в особенности отлично помнят, точно и подробно знают сибиряки и указывают имена. Опуская значение постановленного в заголовке выражения в московском смысле, Даль дает свое, говоря: «навал (в пословице) понимается в значении навала покупателей, а не товара: коли толпа, народ валит валом, — разживаются от бойкого сбыту, почему и бойкое, торное место купцу дорого, а насиженое на бою, куда заборщики валят по привычке, вдвое дороже». Припоминая, что собирателю пословиц приходилось отбиваться от таких строгих судей, по приговору которых весь сборник не был допущен в печать, смягченное толкование было вынужденно (в оправдательном ответе оно и приведено). На самом же деле оба явления очевидны и действительны в практической жизни, а стало быть в равной степени надобятся и годятся обе приведенные причины наживы от навалов.
ДАВАТЬ СЛАЗУ
Во всех тех частых случаях, когда на малое много охотников, желающих приобрести предлагаемое или продажное и потому представляются затруднения разойтись по миру — по согласию, издавна установился своеобразный обычай. Зародился он на деревенских базарах и вообще на местах торговых сходок и сделок, где зачастую, говоря книжным термином, спрос превышает предложение. На привозный товар, особенно на самый ходовой и верный, как например, хлебное зерно, набирается целая толпа покупателей. Большею частью это — продувные, опытные и ловкие барышники, за многочисленностью и разнообразием, получившие множество прозваний. Они устанавливают цену, усердно торгуясь и безжалостно притесняя продавца. Наиболее ловкие до такой степени сбивают цену, что всякому чрезвычайно выгодно дать ее и нажить барыши. Как извернуться, чтобы не обидеть соседей и товарищей по промыслу? С ними, по пословице, доведется детей крестить. Придумали так, чтобы решение вопроса, без раздражения до брани и драки и без неизбежных последующих упреков, предоставить судьбе или жребию. Последний и является в форме ломаного гроша или другой медной монеты, с затиснутой зубом щербинкой и т. п. Жребий каждого бросается в шапку, в ней встряхивается и вынимается. Чей первым попался под руку, тот и указал на счастливого владельца: за ним или товар при купле или тот подряд на какую-нибудь наемную работу, которая соблазнила сотни людей, но понуждалась лишь в десятках. Удачник обязан откупиться от товарищей, которым не осчастливило, чтобы не было им напрасного и обидного разочарования: он должен от себя внести условленную сумму. Последняя определяется еще раньше где-нибудь в кабаке и даже выдается на руки тому, кто окажется опасным либо по задорному нраву, либо по толстому карману, либо по упрямству и стойкости в своих намерениях. Его необходимо отвлечь от торгов, чтобы отстал, не набивал цены или, в крайнем случае, готов был охотно передать, по жеребьевому обычаю, взятую им работу или порядок.
Эта мошенническая сделка, зародившаяся на грязных сельских площадках, перенесена была даже в высокие и светлые залы здания Правительствующего Сената и не так давно практиковалась там, когда сдавались с торгов питейные откупа, быстро обогащавшие многих и ловко спаивавшие народ. В этих случаях отсталое достигало до десятков тысяч рублей, особенно, когда охотились на дело люди с огромными связями, титулованными именами и сильными денежными залогами. Этот способ устранения опасного и лишнего соперника от соблазнительного подряда или даже и просто от такого дела, которое дает голодному хотя малые средства к пропитанию, называется различно — именно потому, что он многообразно и повсюдно применяется. Говорят: «дал отсталого», «взял отступное», получил «слам», дал «слаз» Последнее слово (т. е. слаз) наиболее употребительно, хотя, по-видимому, и наименее понятным образом объясняет внутренний смысл свой. Но это только по-видимому. В сущности, это слово, действительно, родилось на постоялых дворах, в ямщичьих кругах, но на сенатских торгах оно предпочиталось всем другим, однородным и более вразумительным. Оно же понравилось и современным подрядчикам на всевозможные казенные и общественные работы, когда являются на торги зачастую люди без гроша в кармане, особенно евреи, составившие из этого дела особый мошеннический промысел. Теперь без них уже ни одни торги не обходятся и иные юркие люди этими плутовскими приемами не только кормятся, но и наживают изрядные деньги.
Густой толпой накидывались извозчики-троешники на пришедшего седока, желавшего ехать в длинную путину от места до места так, чтобы больше уже нигде не торговаться и не искать новых желающих везти, не подвергаться неожиданным, безвыходным и обидным притеснениям. Один из толпы выделялся — это рядчик: он и торговался, запросивши вперед невероятную цену. Сбавляя с нее с упорством по четвертаку и по полтине, он истощал терпение нанимателя и достигал того, что последний платил двойную сумму, против, попутчика, сидевшего с ним рядом в том же тарантасе. Сам
ЧТО НИ ПОП, ТО И БАТЬКА
Если суеверный народный обычай при встрече со священниками, почитаемой дурным знаком, указывающий на некоторые предосторожности, в роде бросания щепок на след и другие приемы, народился во времена глубокой древности, то доказанное и выписанное выражение несомненно позднейшего происхождения, хотя также старинного.[39] Толковники объясняли нам, что во времена язычества на Руси, священник, как представитель новой веры, проповедник христианства и креститель, мог быть грозным для тех, которые еще коснели в идолопоклонстве. Когда встречный снимал перед ним шапку, складывал руки так, что правая рука приходилась на ладонь левой и подходил под благословение, значит, прав человек: получи благословение и ступай своей дорогой. В противном случае, скажи: кто ты, и во что веруешь, и умеешь ли крест класть на лоб; если же ничему таковому не навык и не научился, — ступай ко властям гражданским. Эта власть «отдаст за приставы» и пособит духовному клиру приобщить к стаду верных новую овцу более надежными и внушительными средствами, чем устная убеждающая проповедь. Наше крылатое слово относится уже к тому времени, когда священство сделалось в народном быту настолько обыкновенным и обязательным явлением в значении отдельного сословия, что народ почувствовал некоторые неудобства и тяготы, стал поговаривать «от вора отобьюсь, от приказного откуплюсь, от попа не отмолюсь». Тогда уже спознали, что у последнего «не карманы, а мешки», привыкли к поповским обычаям, которых оказалось очень много. «Родись, крестись, женись, умирай — за все попу деньги отдавай» — говорилось с сердцов и запечаталось в пословичном выражении. В свое время узнались поповские глаза завидущие, руки загребущие и поповы детки непутные, редко удачливые, и поповские замашки и норов, который на кривой не объедешь. Дошли и до таких тонких наблюдений, что выучились узнавать попа и в рогоже; стали отмечать не только поповых дочек, но и поповых собак и куриц. Познакомились и со вдовой-попадьей, которая всему миру надокучивает, и с замужней, которая обычно на всех деревенских пирах требует себе почетного места, тискается вперед, толкает под бока локтями и, не глядя, наступает на ноги, ищет места задом.
С самых древних времен крепостничества и до последних дней его издыхания выработались такие взаимные отношения рабов к властям и начальствам всякаго вида: общая покорность в помещичьих вотчинах земским властям, беспрекословное и быстрое повиновение приказам земской полиции, робкое и льстивое обращение с начальниками разных статей, как например, с лесничими, с так называемыми «водяными» инженерами и прочими чиновниками по многочисленным специальностям. Чиновник видоизменился в имени: стал зваться всем крестьянством без различия «барином». Не только помещичьи, но удельные и государственные крестьяне начали отличаться, например, в лесной России именно тою мягкостью и податливостью в обращениях со всеми властями, которая породила характерную народную черту лукавства, выраженную столь определенным и коротким сказом: «что ни поп, то и батька». Тогда народ вполне был убежден в том, что он «есть барский» и свободно позволял «вить из себя веревки». Выходило во всяком случае так, что при множестве властей, не обузданных в определенных границах в своем значении и влиянии, всякий оказывался барином: кто раньше встал, палку взял, тот и капрал, или что ни поп, то и батька. В новейшие времена, для кого безразлично служить в том или другом месте, работать, угождать и льстить все равно кому бы то ни было, для такого человека, конечно, то же самое, что ни поп, то и батька, и т. д.
НА ЧАЙ
Я просил наборщика набрать, а корректора не исправлять этого слова, стоящего в заголовке, на том основании, что чувствуется в нем такое плотное слияние начального предлога с управляемым существительным, каковое слияние замечается и в самом обычае с народною жизнью. Из двух частей речи народилась одна. Это нарицательное имя, означающее всем известную и для каждого обязательную установленную подать, родственно, по внешней форме и внутреннему смыслу, например, со словами настол (русский калым или плата, полагаемая на стол за невесту), наславленье — сбор в руках духовенства, вещественный знак благодарности за духовное славленые при посещении домов со крестом и св. водою, нахрап и нахрапы — взятые насильем взятки и жадно награбленные состояния вымогателей, нарост — деньги, даренные крестным отцом, или то же, что общеупотребительный назубок и прочее. Все эти старинные слова, подобно приданому, подушному и т. п., издавна склоняются по всем падежам обоих чисел. Говорят, например, смело и не оглядываясь на свидетелей таким образом: не жалел кум наростов крестникам — ударение на первом слоге, чтобы не смешивать с болезненным возвышением на живых телах, — не жалел этих подарков: без нароста никогда не подходил к купели, рассчитывая этим привлечь любовь крестного сына и на щедром наросте достигал того же и у кумовьев. На том же основании и наше составное слово, удалившееся смыслом на неизмеримое расстояние от своего корня (чай — растение, а начай — мелкая взятка, плата сверх условия или за небольшой труд), начинает в живой речи подчиняться всем грамматическим правилам. Кое-где уже дерзают говорить во множественном числе; примерно так: пошли поборы, да взятки, да разные начаи; всем праздникам бывает конец, а начаям конца нет и в год приходится раздать на начай столько, что карман трещит. Хотя от начаев богать не будешь, однако иные семьи давно уже помаленьку живут этими самыми начаями. Стало быть и нам не только обязательно выдать начай, но можно остаться при этом без карманных денег от выданного сегодня начай и быть по праву всегда недовольным частным начаем[40]). Если, в самом деле, кажется странным склонение этого слова в единственном числе, то, минуя бытовое явление, когда эти поборы часты, многочисленны и мелки, мы все-таки не должны забывать, что это слово новое, создавшееся почти на нашей памяти. Оно еще не содержалось так, чтобы могло гнуться и склоняться по грамматическим правилам подобно тому, как, с явною смелостью и решительностью, проделывают то же и с таким же составным существительным «заграница», когда стали туда почаще ездить и интересоваться ею даже и те темные люди, которым известна была до тех пор лишь одна Белая Аравия. Свободные в обращении с родным языком, как ветер в поле, коренные русские люди с природным, старинным давно уже не церемонятся. Например, молоко в нынешней форме своей проводится на севере России по всем падежам множественного числа, вопреки запрета всех наших грамматик, прославившихся противоречиями, недописанными законами и недоделанными правилами. Там твердо уверены, что молоки бывают разные, друг на друга мало или совсем не похожие: пресное и квашеное или кислое, топленое и парное, простокваша и варенец, творог, сметана и сыры, — вообще все молочные продукты, имеющие одно общее название «скопов». Вот по-чему и едет смело и решительно на архангельский базар подгородная баба и дерзко и бессовестно кричит на всю площадь, предлагая свой товар в разнородных сортах и во множественном числе любому учителю и ученику гимназии.