Крылатые слова
Шрифт:
ТОЛК В МОЛОК
Известную поговорку, обращаемую к невеже, самоуверенному и самонадеянному, но не способному разуметь истину в ее настоящем смысле, — поговорку: «знаешь толк, как слепой в молоке», Даль объясняет такой прибауткой или анекдотом: Вожак покинул на время слепого. «Где был? — Да вот молока похлебал. «А что такое молоко?» — Белое да сладкое. «А какое такое белое?» — Как гусь. «А какой же гусь?» Вожак согнул локоть и кисть клювом и дал ему пощупать. — Вот какой! «А знаю!» И по этому слепой понял, какое бывает молоко.
ХОРОШО-ТО МЕД С КАЛАЧОМ
Эту хвастливую поговорку Даль объясняет также побасенкой или «прибаской» (как он называет). Один хвастался: «Хорошо-то мед с калачом», а другой спрашивает: «А ты едал?» — Нет, не едал, да летось брат в городе побывал, так там видал, как люди едят.
РАССУДИ — ТОПОРОМ РАЗРУБИ
Судились кузнец с мясником: один другого чем-то обидел. Придумали каждый задобрить судью: Один сковал топор, другой быка отвел:
Пришли на суд. Первым заговорил кузнец.
— Господин судья, рассуди нас, как топором
А мясник свое говорит:
— Нету, брат: тут дело быком прет.
ТРЯСЕТСЯ, КАК ОСИНОВЫЙ ЛИСТ
Осина или дрожащий тополь, в исключение с прочими деревьями, снабжена некоторою особенностью в строении листового черешка. Черешок листа длинный, часто длиннее чем пластинка, и широко сплюснут. У места соединения черешка с пластинкой находятся большею частью две железки, как это бывает и у многих из прочих видов тополя. Такое устройство листового черешка причиною, что от малейшего ветерка или движения в воздухе лист начинает дрожать. Так объясняется это явление ботаниками. Народ твердит свое, слепо веруя преданиям предков и не наводя справок о том, растет ли в Св. Земле этот вид из подсемейства ивовых и большого отдела сережчатых растений, — народ упрямо верует, что на этом дереве повесился Иуда-предатель. С тех пор осина, со всем нисходящим потомством, во всех странах света была неправедно проклята. При этом забыли, что она приносит сравнительно с другими древесными породами наибольшую человечеству пользу, особенно нашему русскому. В деревнях из нее вся домашняя посуда, а в городах даже и та бумага, на которой печатаются эти строки.
ДОРОГО ЯИЧКО К ХРИСТОВУ ДНЮ
Все хорошо вовремя, и едва ли настоит надобность объяснять эпитет яичка тем мелким историческим фактом, что в XV веке во Пскове архиепископский наместник брал с крестьян, игуменов, попов и дьяконов по новгородской гривне за великолепное яйцо. Если уже соображать старинную ценность не материальную, а нравственную, то несомненно дороже стоило не псковское, а московское яйцо времен царских, когда этого рода пасхальные дары жаловались по выбору: иным золоченые, другим простые красные; иному по три, другим по два и по одному (младшим). Немногие бывали осчастливлены лицами, расписными по золоту яркими красками в узор или цветными травами, «а в травах птицы и звери и люди». Московскому патриарху каждогодное великолепное яйцо стоило, кроме разных материй, три сорока соболей и ста золотых. Подешевле обходились лишь «принос» или «дар» именитому человеку Строганову, представителю целого края России: он обыкновенно подносил государю и царевичу по кубку серебряному, по портищу бархата золотного, по сороку соболей и наконец каждому члену царского семейства известное число золотых.
Для задачи объяснения ходячих выражений и крылатых слов гораздо важнее значение напр. «новоженой куницы», — платы за венчание, по необыкновенной живучести с первых веков истории до ныне. Название ценного пушного зверка в этом смысле кое-где сохранилось до сих пор, что очень знаменательно. Учреждение этой подати в казну удельных князей — очень древнее, одновременное с «полюдьем» и «погородьем», теми данями и дарами, которые собирали князья во время объездов своих волостей для вершенья судных дел. Эти дани упоминаются еще в XII веке, Потом это название исчезает, но куница до сих пор не забылась в народе. В Белоруссии всякий жених, кроме свадебных угощений, обязан «годзиць куницу», т. е. платить священнику за венец. Это исполняют сваты, обязанные, сверх того, непременно поднести матушке-попадье петуха. Может быть в очень отдаленную и глухую старину, когда меха пушных зверей заменяли деньги и были «кунами» — ходячею разменною единицею, куница или ценность ее полагалась мерою при покупке в дом работницы. И это могло быть повсеместным обычаем. Теперь же в Великороссии куница вспоминается еще при свадебных обрядах, но старинный прямой и безраздельный смысл ее совершенно утрачен. По старинному напр. на нашей памяти величали новобрачных пожеланием (около Галича):
Кунью шубу до-полу,
Божьй милости довеку.
Сваты приходят в невестин дом «не за куницей, не за лисицей, а за красной девицей». Кое-где просят выкупом за невесту куницу да еще и лисицу (по пристрастью к созвучиям) с придатком золотой гривны да стакана вина. Дружки, в приговорах своих, также безразлично приплетают сюда еще соболя («повар — батюшка, повариха — матушка, встань на куньи лапки, на собольи пятки», и т. д.). В северо-западной России народ гораздо последовательнее и тверже в старых памятях и заветах. Так напр. там везде значение куницы перенесено и на самое заявление священнику о желании венчаться. Куницу мириць или годзиць являются целой гурьбой, и потом хвастаются: «уле хвала табе Господзи, куницу помирили и запывидза (запоины, пропоины невесты) пошла». Во время крепостного права куницей исстари назывался также выкуп у пана-владельца невесты вольным человеком, избравшим крепостную девицу, которая таким образом выходила в чужую вотчину, и за нее давали деньги. Священнику за венец не всегда платят наличными деньгами, а иногда рассчитываются и работой. В некоторых местах (напр. Витебской губернии) слово куницу также забыли (говорят «попа мириць»), но смысл сохранился, и сейчас можно слышать это старинное выражение цельным на окраинах той же губернии, смежных с губерниями: Смоленской и Могилевской. Надо надеяться, что изречение это и здесь затеряется, когда окончательно исчезнут все следы крепостного быта и потускнеет об нем представление.
ИЗ ПОЛЫ В П О ЛУ
Передается ли старшинство в семье, старейшинство или главенство в деловом предприятии, право на расправу и всякого рода распоряжений и приказаний непосредственно из рук в руки, из полы в полу. В последнем буквальном смысле поступают на основании обычного права, вместо подписи контракта и нотариуса, при купле-продаже. Покупщик и продавец ударили по рукам, хлопали ладонями — значит установили
ПУСКАТЬ ПЫЛЬ В ГЛАЗА -
или, что одно и то же, мотать из тщеславия приобретенное или наследственное имущество, жить шире наличных средств, хвастаться, надувать и морочить, щеголяя всякими способами, — московский археолог И. М. Снегирев пытается объяснить это выражение историческим примером. Он приводит его из сочинения Рафаила Барберини, бывшего в XVI веке свидетелем в Москве одного тяжебного поединка, когда соперники бились в поле (у церкви Троицы, что «у старых поль», — нынче просто «в Полях»). Бились, как известно, в доспехах: и тот, кто даль взаймы деньги, и тот, который отрекается и не хочет платить. При этом Барберини сообщает, что очень смешен был способ вооружения тяжущихся: «доспехи их так тяжелы, что, упавши, они не в силах бывают встать». В таком-то вооружении оба сражаются до тех пор, пока один из них не признает себя потерявшим поле. «Мне рассказывали, что однажды случилось литвину иметь подобный поединок с москвитянином. Литвин никак не хотел надеть на себя все вооружение, а взял только нападательное оружие, да еще украдкой захватил мешочек с песком и привязал его к себе. Когда дело дошло до боя, он бегал легко и прыгал из стороны в сторону около москвитянина, который, по причине тяжелого оружия, едва мог медленно двигаться. Улучшив время, литвин искусно подскочил к нему и пустил в отверстие наличника щепоть песку (как у немцев по пословице: «Sand in die Augen zu streun»), так что ослепил его, и в это самое время железным топором начал ломать на нем оружие. Москвитянин, не могши ничего видеть, признал себя побежденным, и литвин остался победителем. После этого случая, москвитяне не стали уже позволять иностранцам вступать с ними в подобные поединки».
ЧЕРТУ БАРАН
Во всех концах России, не исключая Белоруссии, самоубийцам приурочивается вековечное прозвище «черту баран», в котором чувствуется и то презрение, какое глубоко вкоренилось в народном убеждении по отношению к этим преступникам, и сказывается та основа поверья, из которой выродилось это живое крылатое слово. На самоубийство, как и на множество других преступлений, помимо доброй воли и порченой природы, натравливает нечистая сила или дьяволы, черти всякого рода и всегда «нежить». В этом случае черт творит зло в личных расчетах, но по особому приказу и прямому указанию верховного своего начальника — сатаны, не смотря на то, что иногда цель наущения, по-видимому, ничтожна. В данном случае покусившийся на свою жизнь, наказывается как бы временным превращением в животное для того, чтобы черти на том свете до сорокового дня могли ездить на нем неустанно или возить на нем воду. Человек, таким образом, доброхотно сам себя принес, вместо обетного и обрядового барана, в жертву подземным богам, злой и нечистой силе. По глубокому народному верованию, она одна является здесь основной причиной неумолимого греха, толкая в воду, накладывая на шею петлю и подвешивая трупы на деревья в укромных лесных местах и на балках холостых строении по задворкам: бань, овинов, амбаров и проч. В Белоруссии при этом твердо укоренилось даже такое повсеместное верование, что того человека, который вынул из петли удавленника и хотя бы оживил его, всю жизнь во время сна будет преследовать таинственный голос, нашептывая: «зачем ты его спас; зачем ты его увел от нас?» За то принято народом за правильный закон всюду, хотя и хоронить самоубийц на кладбищах, но где-нибудь в углу и поодаль от прочих могил. «Черта потешил, — из себя барана сделал — говорят в Новгородской губернии: — сунул голову в петлю, а черт и затянул ее; он и натолкнул на греховную мысль, и пособил привести ее в исполнение». Сорок дней умершая душа всякого человека ходит по мытарствам; непогребенная душа скитается по миру; самоубийца отдает душу черту и не допуская ее до мытарств.
УБИТЬ БОБРА
Выражение это, обращаемое к неудачливому человеку, как насмешка, в виду приобретения им дурного, вместо хорошего, например, товара, и других разных предметов до жены включительно, произошло, конечно, от того зверька, который дает на воротники густой мехе. Такая горькая неудача предполагается равносильною тому, как если бы, намереваясь убить ценного зверя, хотя бы и речного (castor fiber), не говоря уже о драгоценном морском (lutra), — довелось убить свинью. Так между прочим поступили калязинцы: они свинью за бобра купили, и за то эту неудачу, как забавный случай обратили им в вековечную насмешку, в виде присловья. Обман темных людей поставлен таким образом в зависимость от тех серебристых волосков, которые увеличивают ценность морского зверька, но ничего не стоят в виде щетины домашнего животного. Известен анекдот, как глупый денщик, из усердия и услужливости, выщипывал из воротника своего барина-офицера эту красивую особенность меха на том соображении, что сам барин выщипывал такие же сединки из своих волос на голове и бакенбардах. В доказательство того, что именно речной бобр дал повод к сочинению выражения, служит то обстоятельство, что некогда в России бобры водились почти везде и о бобровых гонах упоминается во всякой владенной записи. Теперь их нет нигде, за самыми ничтожными исключениями кое-каких рек в белорусских и пинских болотах, как с свою очередь сделался редкостным драгоценный камчатский бобр, особенно тот, который ловится около мыса Лопатки у камня Гаврюшкина. Цена ему на месте, в невыделанном, а лишь просоленном виде, в последние года была очень высока, начинаясь с 600 p., и в виду того, что бобр того же вида, но пойманный на Командорских островах, на северной оконечности острова Медного, у так называемого Бобрового камня, стоит всего 150–200 руб.