Крылатые
Шрифт:
Парень непроизвольно рассмеялся:
– Нет у человека тринадцатиперстной кишки.
– А, значит псариазный рак тебя устраивает? – она снова расхохоталась, а потом, утерев пальцем уголок глаза, продолжила, – Ой, смех смехом, а у нас действительно один интерн такой диагноз поставил.
– Как это? – парень даже вывернул голову, прислонившись щекой к спинке дивана, чтобы лучше видеть Веру.
– Да это лет восемь назад было. Поступил к нам пациент с язвой, а доктор Гести…
– Астар Претович? – Макс знал о нём немного.
В основном то, что это врач-вирусолог в каком-то НИИ,
– Да, Астар. Он тогда ещё вирусологией не занимался, был обычным терапевтом. В общем, доктор Гести диагноз поставил, но решил своих интернов испытать. А в том потоке такой нагловатый парень был… Выскочка в общем, отличник. Вот ему-то этот пациент и попался. Так тот сидел у его кровати, каждый его колик диагностировал, кучу анализов провёл… Лаборатория целую неделю на него одного только и работала. В итоге поставил он диагноз – псариазный рак тринадцатиперстной кишки. И говорит такой на полном серьёзе, – Вера выпрямила спину, надулась от важности, и поправила на переносице воображаемые очки, – «Конечно, название ещё рабочее. Но когда я напишу докторскую и запатентую эту болезнь, её назовут в мою честь».
Макс расхохотался ещё больше, и сполз по спинке дивана. Вера тоже смеялась, заглушая собой всё то же глупое шоу, где уже, кажется, начиналась драка.
– Да… – смеялся парень, – Такую болезнь действительно стоит назвать в его честь. Просто феноменальный провал!
– Ага. Он потом ещё неделю ходил напыщенный, сияющий. Наверное, уже на полном серьёзе на Нобелевскую премию рассчитывал. Пока доктор Астар не сбил с него нимб величия. Пациента выписали, и он поспешил тут же переехать в другой район, чтобы не подлетать к нашей больнице больше на пушечный выстрел.
– И я его хорошо понимаю.
– Так вся больница его понимала… А вообще, я это всё к чему тебе рассказываю. К тому, что у одиноких старушек всегда что-нибудь да болит. А если прислушиваться к каждому «оху», можно такого надиагностировать, – она вздохнула, теперь уже серьёзнее, – А с другой стороны… Старые, больные люди, всем нам их по-человечески жалко. Мы же не звери бездушные в конце концов. И вот ты вроде понимаешь, что всё это – недостаток внимания, однако стоит только это внимание к ним проявить, по-доброму как-то с ними обойтись, так они усядутся к тебе на шею, свесят ножки и будут подгонять тебя скрученными панталонами. Скажи, ну что за люди, а?
Она потрепала истории болезней, но видно было, что мысли её от этих бумажек сейчас очень далеки.
– Это ты просто тут новенький, свежая кровь. А мы-то уже все через это проходили. Да не один раз. И лучше ты поверь нашему опыту, чем испытывай это всё на себе… Будешь равнодушен – будет совесть грызть, а будешь ласковым, заботливым, так они тебя запрягут, сверху сядут и поедут. А когда надоест быть рабочей лошадью, и ты скажешь: «Извините, но это в мои обязанности не входит», так они тебя вдвойне виноватым будут считать, и совесть будет грызть ещё сильнее. Чрезмерный альтруизм до добра не доводит… Люди редко когда говорят «спасибо».
– Какая-то мрачная перспектива, – невесело усмехнулся парень, но спорить не стал.
А просто закрыл глаза. И подумал в очередной
Вот, Вера – старшая медсестра терапевтического отделения Небесно-парковой районной больницы № 23 – совсем другое дело. Это была милая женщина, уже не молодая, и видно, что многое повидавшая. Наверное, каждая проседь в её волосах – это целая история. И даже потрёпанные коричневые крылья, пропахшие гипохлоридом и йодом, могли многое рассказать о жизни и работе их владелицы. Вера была чуть полновата, но не настолько, чтобы это было чересчур заметно, или мешало ей. А самым заметным в её образе были яркие, карие глаза. Она рассказывала, что её покойный муж написал этим глазам в годы супружества не одну поэму. Добрая и немного сердобольная, но с твёрдым характером, Вера вообще прекрасно вписывалась во всю смысловую картину этой больницы. Не то что Макс…
Ему было двадцать один. С забитой татуировками рукой и вечно взлохмаченными волосами, он был и свободным художником, и санитаром в больнице на полную ставку. Все его друзья и одноклассники по спецшколе с медицинским уклоном давно уже были на четвёртом курсе медицинского университета. А кто единственный из всего класса так и не смог поступить, угадайте? Да, именно Макс. И хоть в мечтах были великие открытия, спасённые жизни, излеченные болезни, на деле же он попался на вымогательства внимания старой склочницы. И как опростоволосившийся ребёнок не хотел в этом признаваться.
Три года бессмысленных попыток поступить в желанный университет и полного разочарования родителей остались позади. И вот Макс пересилил себя и пошел работать в больницу. Но без образования его могли взять только санитаром, и то мама рассказала сыну по большому секрету, что отец лично просил своего старого друга, а теперь главврача этой больницы, взять Макса на работу. А когда парню начало казаться, что унизительнее ничего быть не может, на него свалилась сама, непосредственно, работа санитара. С её больничными утками, ночными дежурствами, капризными больными и всеми прелестями нашей медицины.
– Так что ты скажи Эмме Филипповне в следующий раз, что, если она не будет пить таблетки, врач её выпишет обратно домой. И она тут же всё выпьет, и на процедуры сходит, и даже анализы, если нужно, ещё раз сдаст, – Вера сложила все истории на столе в ровную стопку, взяла и понесла на пост.
По дороге она привычным жестом выключила телевизор, а у двери остановилась, бросив ещё один взгляд на Макса:
– Что-то ты совсем неважно выглядишь. Отдохни. Когда смена заканчивается?
– Полчаса, как кончилась. Потому я тут и сижу, – не открывая глаз, отозвался он.
– Тогда иди лучше домой. Там хоть выспишься.
Она ушла. А Макс долго ещё сидел, закрыв глаза и откинув голову, понимая… Что совершенно не хочет домой. И никуда уже не хочет.
Наконец, растянувшись на узком диване и завернувшись в свои серые крылья, он пробурчал сонно, перед тем как уснуть:
– Не получится… Через девять часов снова на работу.
– Ну ты готова? – нервно шепнула Вира, одернув кулису, – Своих перваков я уже собрала, Сэш и Зои тоже своих привели, рассаживают.