Крылатый штрафбат. Пылающие небеса
Шрифт:
Сейчас их машины уже обслуживали техники и механики эскадрильи, а сами летчики с сопроводительными документами предстали «пред ясны очи» командного состава штрафной эскадрильи.
Комэск Александр Волин оторвался от личного дела и глянул на капитана Анатолия Воронова. Лицо особиста оставалось таким же бесстрастным, как и в начале встречи.
Бывшие офицеры, а теперь уже летчики-штрафники Евгений Омельченко и Игорь Березкин обвинялись в трусости. В приговоре военно-полевого суда значилось: « Старший лейтенант Омельченко намеренно
Лейтенант Березкин последовал за своим ведущим, старшим лейтенантом Омельченко, и также совершил вынужденную посадку на ограниченной площадке с выпущенным шасси.
По приговору военно-полевого суда на основании обвинения в трусости и саботаже высшая мера наказания расстрел заменена разжалованием в штрафную истребительную эскадрилью».
Капитан Александр Волин перевел взгляд на обоих летчиков, стоящих по стойке «смирно». Они были без погон и эмблем и знаков различия ВВС на гимнастерках. Стояли, как изваяния, но была в них уже какая-то обреченность, надломленность. Впрочем, на то были все основания.
Высокий и широкоплечий Евгений Омельченко — именно такие красавцы и нравятся женщинам, — как говорится, «ел глазами начальство». Но в глубине его глаз, с трудом сейчас удерживающихся от высокомерного прищура, пряталось что-то… неуловимое… Не страх, но что-то недоброе.
Александр Волин не считал себя, как иные записные замполиты, знатоком человеческих душ. Но огненное чистилище Сталинграда, яростный, запредельный накал сил и возможностей обострили его чувства.
В отличие от него, Игорь Березкин был худоват, среднего роста, и стоял он, уткнувшись взглядом в досчатый пол блиндажа. Взгляд у него был чуть застенчивый, но упрямая складка у губ выдавала настойчивый характер.
— Ну, что ж… Родина дала вам последний шанс, а мы вам поможем этим шансом воспользоваться. А сейчас поставим вас на довольствие и хорошенько накормим.
— И запомните, — холодно добавил капитан НКВД Анатолий Воронов. — И не мечтайте о геройской смерти. Вы нам нужны живые, чтобы драться с врагом! И чтобы смыть позор кровью. А это — куда тяжелее…
Видимо, такое «напутствие», да еще и сказанное особистом, пробрало новоиспеченных летчиков-штрафников, но они не подали вида.
— Разрешите идти?..
— Идите!
— Здорово, «летуны»!
— Здравия желаем, та-ащ комэск!
В просторном блиндаже с двухэтажными дощатыми нарами летчики занимались кто чем: писали письма, делились «крайними» фронтовыми новостями, играли в шахматы.
При виде командира «летуны» оставили свои занятия и мгновенно повскакивали, застегивая верхние пуговицы гимнастерок.
— Вольно! Отдыхайте, ребята, — комэск присел на снарядный ящик, заменявший
За спиной послышались топот и гогот — это вернулась с речки группа «любителей водных процедур».
— Ой, виноваты, товарищ капитан!
— Отдыхайте…
— Есть отдыхать! — Эту команду летчики выполняли охотно.
Александр Волин зашел к летчикам посмотреть, как обустроились новички.
Старожилы эскадрильи приняли их с прохладцей, уже зная, что прибыли они сюда за то, что оставили своих боевых товарищей во время боя. Конечно же, никто вот так сразу этих двух пилотов не обвинял в трусости, но остальные, что называется, «держали дистанцию».
Летчики-штрафники, как никто другой, ценили чувство локтя, чувство соседнего крыла. Порой сами шли на смертельный риск, но прикрывали своих боевых друзей от смертельных трасс «Мессершмиттов». «Сам погибай, а товарища выручай!» — было для них непреложным законом в огненной круговерти воздушного боя.
Однако вновь прибывших приняли сдержанно, не докучая излишними расспросами или нравоучениями, — там видно будет, небо рассудит…
Евгений Омельченко уже вовсю играл на гитаре. Время от времени он останавливал переборы и начинал подкручивать колки.
— Да говорят же тебе, здесь не консерватория, — усмехнулся Иван Мартыненко. — Какая есть гитара, на такой и играй.
Разжалованный старший лейтенант молчал. Но высокомерное выражение, которое нет-нет да и появлялось на его лице, не понравилось Александру Волину.
Также ему не понравилось и то, мягко говоря, чересчур покровительственное отношение, которое позволял проявлять Евгений Омельченко к младшему товарищу.
Игорь Березкин был скромным и даже немного застенчивым парнем, и Омельченко этим пользовался: подай то, принеси это. Такое барство летчиками пресекалось на корню — хочешь что-то сделать, сделай это сам или попроси по-человечески.
Так что более опытные летчики-штрафники уже взяли шефство над молодым товарищем.
Сейчас Игорь Березкин играл в шахматы с одним из летчиков штрафной эскадрильи, Вячеславом Семенишиным.
Семенишин тоже был молодым пилотом, а в штрафную эскадрилью попал по глупости и по молодости. Друг его подговорил на связном По-2 слетать в соседнее село за бражкой. По пути их и настигли два «Мессершмитта»-«охотника». Приятель, летевший в задней кабине двухместного биплана, был убит мгновенно, но Вячеслав Семенишин не растерялся и быстро произвел вынужденную посадку. В итоге, после разбирательства военно-полевого суда, штрафбат заменили молодому летчику отдельной штрафной эскадрильей, куда он прибыл на своем изрядно потрепанном «яке-девятом».
Как всегда, лучшие машины в полку отдавали более опытным летчикам, а молодые сержанты и лейтенанты довольствовались тем, что оставалось. Но техники эскадрильи быстро «привели в божеский вид» крылатую машину. И результат не заставил себя ждать. Семенишин в паре с более опытным товарищем уже сбил один «Хейнкель-111» и один двухмоторный «Мессершмитт-110».
Слава выигрывал, и вообще в эскадрилье он лучше всех играл в шахматы, говорил даже, что до войны состоял в шахсекции своего родного Запорожья. И правда, на клетчатом «поле боя» черных фигур Березкина было гораздо меньше белых — Семенишина.