Крыло бабочки
Шрифт:
И вот теперь Магикс потерял все свои краски. Как и весь мир. А все потому, что рядом нет ее. Теперь я, кажется, понимаю, что Муза чувствовала, когда со мной случилась та херня в Легендариуме. Теперь я точно так же, как и она, схожу с ума и пытаюсь окончательно не свихнуться от переполняющих голову мыслей.
И поражаюсь бесконечной силе воли и терпению Музы, когда она вставала с колен и шла вперед, улыбалась, будто ничего не случилось, и молчала, ничем не выдавая себя. Честно? Пытаясь поставить себя на ее место, я понимаю, что не справился бы. Не выдержил бы и первого дня.
Это
Когда кажется, что ничего уже не поможет.
Это просто бесконечные удары кулаком о стволы деревьев, о стены домов. И плевать, что костяшки сбиты. Сейчас мне абсолютно на все плевать. Сейчас уже ничего не имеет значения. Кроме одного. Я понятия не имею, где Муза. И это определяет тот факт, что теперь моя жизнь превратилась в пустое ничего.
И ничего, абсолютно ничего сейчас не может удивить меня или вывести из себя. Я сворачиваю в какой-то переулок и иду мимо домов, закрывающихся магазинов, старых фонарей, мусорных баков и совершенно не смотрю по сторонам. Но боковое зрение – странная штука.
Его я замечаю совершенно случайно. Внутри даже не просыпается привычного страха, который поселился во мне после того, как он устроил мне экспресс-психоанализ. Только краткая вспышка бессмысленной злости, которая тут же утихает. Он, что странно, даже никак не реагирует на мое появление. Не начинается чудить или нести какую-нибудь чушь, или отжигать свои странные шуточки, или еще чего. Он вообще, кажется, меня не замечает – с его-то зрением и прочими способностями.
Это ненадолго вырывает меня из собственных мыслей и заставляет остановиться прямо по середине тротуара. Мификс сидит на какой-то железной бочке: в своем странном обличии получеловека-полуптицы, подперев щеку одним крылом-рукой. И выглядит он невероятно подавленным. А во мне почему-то поднимается ехидная радость. Хоть кому-то из этих тварей так же хреново, как и мне. Хоть кому-то.
Наконец Мификс выпадает из своей прострации и обращает на меня внимание, смотря каким-то тусклым, равнодушным взглядом.
– А, Ривви, – без эмоций тянет он, – и тебе приветики.
А меня еще больше переполняет злорадство.
– Ну надо же, а вы, оказывается, тоже можете страдать, – с ехидством протягиваю я. Хоть где-то восторжествовала справедливость.
– Иди куда шел, – отмахивается от меня Мификс. – Мне не до тебя сейчас. У меня сейчас и без тебя поводов для страданий хватает.
И это срабатывает как катализатор. Все нервы, вся бессильная злость и вся ярость вырываются наружу. Я захожусь в приступе страшного, дикого хохота, и Мификс смотрит на меня как на умалишенного.
– Как у вас все интересно устроено, однако, – выплевываю я с ненавистью, – значит, когда вам хочется, вы легко вмешиваетесь в наши жизни и законы-то вам не писаны, а чуть что, так оставить вас в покое. Интересно же вы устроились. Научи, а?
– Ривви? – обеспокоенно смотрит на меня Мификс. –
И это выводит меня из себя еще больше.
– О, да ты психоаналитиком заделался, – мой голос сочится ядом. – И сколько берешь в час, а?
– Не пародируй меня, у тебя плохо получается. Я такой единственный в своем роде, – замечает превращение. Но все равно отвечает сирин как-то вяло. Меня это только сильнее раззадоривает. И сарказм уступает место гневу и усталости.
– Слушай, – сжимаю я кулаки, с бессилием глядя на равнодушного и будто потерянного Мификса, – вы серьезно достали меня. Какого черта, – я говорю уже не с ним, а скорее с пустотой, – вы вмешиваетесь в нашу жизнь? Почему, ну чем мы так вам не угодили? За что несем такое наказание? Ну что, что вам от нас нужно? Почему вы думаете, что имеете право, – повышаю я голос, – решать, как нам жить? С кем быть, а с кем нет? Какого черта вы вмешиваетесь в наши отношения?! – я уже ору на всю улицу, совершенно не задумываясь, слышит нас кто или нет. – Почему взяли на себя такую обязанность решать, с кем нам быть, а с кем нет? Какого хрена вмешиваетесь в нашу любовь?! И рассуждаете об истинности-неистинности?! И если мы вам не угождаем, то похищаете нас и...
На каком-то моменте мой гневной тирады Мификс вздрагивает и вдруг произносит одно слово, от которого у меня мурашки бегут по коже.
– Повтори.
– Да пошел ты к черту! – ору я.
– Повтори, что ты сказал, – лед в его голосе пугает до самой глубины души, а потом мне почему-то становится невыносимо холодно, а ноги сами прирастают к земле, и язык абсолютно не поворачивается. И я не могу произнести ни слова. Мификс смотрит на меня так, что сердце уходит в пятки, а внутри поднимается приступ забытой паники. Сирин считывает меня.
– Ах вот оно что, – произносит он, когда заканчивает. – Значит, Улуй-Ла снова дал о себе знать.
– О да, – рычу я, – твой дружок свалил куда-то с Музой только потому, что мы, видите ли, неистинные. Он сказал нам об этом несколько раз. Он сказал, что мы не можем быть вместе. Он сказал, что мы должны расстаться и отпустить друг друга, пока не стало хуже. А мы хер на него положили, стало хуже, но мы пережили все дерьмо, но он все равно пришел и забрал ее, так что можешь радоваться, наверное твой дружок... – но я замолкаю на полуслове, видя, как багровеет лицо сирина. Похоже, он разгневан.
– Он сказал, он сказал... Да сколько можно... Всегда одно и то же. Один раз уже объявлялся с этой песней, так теперь взялся за старое снова! – в голосе Мификса слышится ярость. – Так, Ривви, – командует он, – пошли-ка прогуляемся.
– Никуда я с тобой не пойду, – холодею я, отступая назад.
– А тебя никто не спрашивает, – осчастливливает меня Мификс. – Ты хочешь спасти свою деваху или нет? – он подскакивает ко мне, глядя прямо в глаза.
– Да-а, – бормочу я, а потом вдруг с сомнением уставляюсь на него, – погоди, а с чего бы тебе помогать мне?