Крылов
Шрифт:
Тогда же, в один из поздних октябрьских вечеров 1929 года, почти напротив дома на невской набережной Васильевского острова, где с недавних пор стал жить Крылов, пристал катер… Ну, катер как катер, чего же в том особенного — в том районе Нева и широка и глубока для маневра, так что и океанским судам швартоваться незазорно.
Конечно, это так, но одно дело океанский лайнер и совсем другое — тот катер. Он сиял какой-то невероятной прибранностью, его медные части горели такой на-драенностью, что казалось, будто весь корпус катера источает радужный свет. В потоках этого света полоскался флаг с тремя звездами, что означало пребывание
Через некоторое время с борта катера легко сошел военный моряк и, ничем пе выдавая в себе морского волка, направился по площади к «дому русских академиков».
Это и был сам комфлота флагман второго ранга Галлер, дореволюционный морской офицер из обрусевшей с петровских времен немецкой семьи, безоговорочно перешедший в октябре 1917 года вместе с командуемым им крейсером на сторону восставших.
На звонок комфлота дверь открыл сам хозяин.
— Позвольте, Алексей Николаевич?
— Рад видеть, Лев Михайлович, прошу!
Гость и хозяин, поздоровавшись в просторной прихожей, прошли в кабинет, напоминавший одновременно и библиотеку и штурманскую рубку из-за стоящих там и тут морских приборов, изобретенных Крыловым.
Сидя в глубоких кожаных креслах, как водится, повспоминали старину-матушку и одного моряка из нее, в известной степени предшественника гостя, вице-адмирала Эссена… Разве мог о нем не вспомнить Крылов: «Воеводский, будучи морским министром, образовал под личным своим председательством многолюдную (более 30 человек) комиссию из начальников частей и учреждений для выработки нового «Наказа» по управлению Морским министерством.
Заседания этой комиссии происходили в кабинете министра, тянулись часа по четыре еженедельно, при мне в течение 18 месяцев. Я был на первом заседании, увидал, что ничего путного не будет, ходить перестал; но как-то мне было дано знать, чтобы на ближайшем заседании я присутствовал, и я не пожалел, ибо командующий Балтфлотом вице-адмирал Н.О. фон Эссен учинил скандал, ставший известным всему флоту. Н. О. фои Эссен, наслушавшись бесплодных речей, попросил слова.
— Ваше высокопревосходительство, ничего путного из ваших проектов не выйдет, пока вместо настоящих людей будет такая дрянь, как все ваши чиновники.
— Но, Николай Оттович, среди присутствующих…
— Да я, ваше превосходительство, говорю не только о тех, у которых узкие погоны на плечах (гражданские чины), а и о тех, которые носят широкие погоны (генералы и военные чины).
Под общий хохот Воеводский закрыл заседание, опасаясь, что Эссен, годами не сходивший с палубы кораблей, прибегнет к более сильным, «палубным» выражениям.
Примерно через год получаю повестку, что в комиссии по «Наказу» будет рассматриваться вопрос об организации Морского технического комитета. Само собой разумеется, что на это заседание я пошел, захватив и петровский «Устав морской».
Место за столом мне было оставлено рядом с Воеводским по левую руку. Открывается заседание, читается проект об организации кораблестроения и в числе статей такая: «Главный инспектор кораблестроения одновременно есть и председатель Морского технического комитета». Обыкновенно, что и было вполне правильно, председателем Морского технического комитета назначался адмирал, а не один из главных инспекторов, чтобы не имел преимущественного
Все члены комиссии высказались за включение этой статьи; тогда, попросив слова, я открыл Морской устав Петра, показал статью, кажется, третьей книги Воеводскому н прочел: «Аще кто девицу изнасильничает, да сказнен будет смертию». За этой! статьей следует такое толкование: «При суждении о сих делах судья должен поступать с великим рассуждением: где и когда сие учинено, кричала она или не кричала, есть ли у нее ссадины или кровоподтеки, когда она на то жалобу принесла, тотчас же или промедлив день или два… тогда часто по всему видимому видно бывает, что и она к тому немалую охоту имела. Некоторые права полагают, что публичная девка изнасилована быть не может, но сие неправильно, ибо насилие всегда есть насилие и надо на самое дело и обстоятельства смотреть невзирая на персону, над коею учинено».
— Вот слова великого основателя флота и великого законодателя; даже при суждении о таком паскудстве надо не взирать на персону, а здесь при суждении «о добром флота управлении» вносится персональная статья. Я в данный момент совмещаю обе должности по выбору вашего высокопревосходительства в силу особых обстоятельств до тех пор, пока вам угодно будет признавать это необходимым; но если ввести проектируемую статью в «Наказ», то в будущем всякий будет вправе сказать: «Вот Крылов-то сидел в комиссии по «Наказу» рядом с морским министром да для себя статью и сочинил» — надо на самое дело и обстоятельства смотреть, невзирая на персону.
Предполагаемая статья была из проекта «Наказа» исключена, а самый проект в 101-й раз направлен к переработке».
Воспоминания, как и старые друзья, по убеждению Крылова, невероятно способствуют разрешению насущных вопросов.
И верно, собеседники, сами того не замечая, перешли на сегодняшний день. Заговорили о недавних маневрах, о стрельбах на них, о том что становится все труднее овладеть по их результатам специальным призом наркомвоенмора К.Е. Ворошилова — золотыми часами.
Потом в разговор вплелось странное словечко — «чернослив»; оказывается, между собой моряки так называют уголь. Еще поминали финские шхеры, разглядывали что-то при этом на штурманской рабочей карте, которую хозяин кабинета испещрил особыми пометами, подправляя какой-то длинный путь через многие моря.
О чем это они, опытные моряки, реалисты из реалистов? Неужели мечтают о дальних походах? Нашли время: ведь Балтфлот, и то далеко не всем редким составом, ходит не далее акватории Лужской губы — один час хода от Кронштадта — мало того самого «чернослива». Неужели все-таки фантазируют? Теперь уж ясно без сомнений: заговорили об особенностях штормов в Бискайском заливе. Эх, куда хватили!..
Расстались тогда академик Крылов и комфлот Галлер далеко за полночь. При прощании хозяин обронил совсем уж странную фразу:
— Эх, хоть на палке, а верхом!
А недели две спустя Практический отряд Балтфлота в составе линкора «Парижская коммуна» и крейсера «Профпнтерн» под тем же флагом с тремя звездами, чго вился над сияющим катером, снялся с главного Кронштадтского рейда и ушел в неизвестном направлении.
О взятом отрядом курсе только гадали. И оставшиеся в Кронштадте, и даже шедшие на боевых кораблях. Это был первый выход советской эскадры в дальний поход. До поры до времени цель похода и курс отряда держались в секрете.