Крылья беркута
Шрифт:
— Идет, значит, никуда не денется, — сказал Кобзин. — Ты вот что мне скажи, Маликов вернулся?
— И сам не вернулся и вестей никаких! Разведчик он, конечно, опытный, но уж больно долго нет... Почему так?
— Не знаю. Хочу думать, что все благополучно.
Они въехали во двор, остановились у коновязи, спешились и пошли в дом.
На крыльце им встретился Обручев. Он приветливо поздоровался с Кобзиным и в немногих словах доложил, что за последние дни никаких особых событий не произошло, что охрана штаба ведется круглосуточно. Нарушений со стороны часовых
В это время у ворот появилась Ирина. Она хотела войти во двор, но ее задержал караульный и потребовал пропуск.
Кобзин и Алибаев молча переглянулись.
— Товарищ Шестаков, если это ко мне, пропустите, — сказал Кобзин Обручеву.
— Пропустите, — издали крикнул часовому мнимый студент и пошел навстречу Ирине. — Вам кого? — безразлично глядя на нее, словно увидел впервые в жизни, спросил он.
— Мне нужно повидать комиссара Кобзина, — сказала Ирина и одними только губами прошептала: — Здравствуй, Гриша.
Обручев ответил ей чуть заметным кивком.
— Вас провести? — спросил он.
— Пожалуйста.
— Прошу за мной.
Ирина следовала за Обручевым и слегка покусывала губу. Она шла по двору, где в детстве бегала, играла; поднималась на крыльцо, с которого когда-то прыгала...
Голова ее кружилась, на глаза навертывались слезы. Ирина вошла в дом, где протекла большая часть ее жизни, но вошла, как чужой человек входит в незнакомое помещение, где никто его не ждет. Она шла по комнатам и не узнавала их. Да, это была скорее всего казарма, а не жилой дом.
Перед кабинетом Кобзина Обручев остановился.
— Пожалуйста, входите, товарищ комиссар здесь. — Он распахнул перед Ириной дверь. — К вам, Петр Алексеевич.
— Прошу! — пригласил Кобзин.
Ирина увидела за столом, на том месте, где она привыкла видеть отца, человека в кожанке, с небольшой бородой клинышком. В стороне, удобно устроившись на диване, сидел молодой киргиз. Ирина на какое-то мгновение позабыла, зачем она пришла и о чем должна говорить.
— Я вас слушаю, — сказал Кобзин.
«Так это, видимо, и есть комиссар Кобзин», — догадалась Ирина.
— Я вот по какому делу... — начала она и замолчала, озлившись на себя за то; что говорит с этим ненавистным ей красным комиссаром, словно просительница.
— Я так полагаю, вы, наконец, решили вернуться домой? — решил подсказать ей Кобзин. — Правильный поступок. Давно пора. Монастырь не дом.
— Дом перестает быть домом, если в нем хозяйничают чужие, — сухо ответила Ирина.
Алибаев чуть подался вперед. Его задели слова этой надменной богачки.
— Извините, но мы здесь не чужие, — как можно мягче сказал он.
— Значит, я чужая, — не взглянув на него, обронила Ирина. И решительно добавила: — Мне необходимо уехать из города. Я пришла за пропуском.
— Куда уехать? И зачем? — спросил Кобзин.
— Это так важно?
— Представьте себе — да, важно, — сказал Кобзин.
— Куда — не знаю. Лишь бы подальше отсюда.
— Значит, не хотите сказать? Но, видите ли, мы и так знаем, куда вы держите путь...
Ирина вздрогнула.
— Документы с собой? — спросил Кобзин.
—
Кобзин внимательно просмотрел их.
— Это все?
— Все.
— Теперь прошу сесть к столу и написать обязательство о невыезде из города.
— Как? Я, наоборот, прошу пропуск.
Алибаев любезно пододвинул ей стул.
— Пропуска вы не получите. Временно. Вот бумага, пожалуйста.
Ирина взяла ручку.
— А если я откажусь? — спросила она.
— Арестуем! — ответил Кобзин. — Арестуем сейчас же. А если удерете и вас поймают за городом без пропуска, расстреляем. Без суда, на месте! — добавил Алибаев.
Ирина набросала несколько слов.
— Вот подписка.
Кобзин прочитал.
— Вы свободны.
— А документы?
— Останутся у нас. Они вам пока не нужны. В свое время получите.
Взбешенная Ирина ушла, не простившись. Едва за ней закрылась дверь, Алибаев бросился к Кобзину.
— Надо арестовать! Она ядовита, как гюрза, незаметно укусить может.
— Арестовать никогда не поздно.
Обручев проснулся задолго до рассвета; закрыл глаза и, пытаясь заснуть, стал считать до ста, потом до тысячи, но сон не приходил. Кто-то ему говорил, сейчас уже Обручев не помнил, кто именно, кажется, отец, что, если хочешь отогнать бессонницу, думай о чем-нибудь красивом, ну, хотя бы о деревьях в цвету, о милых сердцу друзьях детства, вообще о том, что оставило в памяти легкие и приятные воспоминания.
Ни один из этих советов сейчас не помогал Обручеву. Веки не могли долго оставаться закрытыми, начинали мелко вздрагивать и совсем раскрывались.
Нет, сегодня ему больше не уснуть. Разыгрались проклятые нервы. А нервничать нельзя, он должен быть, как никогда, спокоен, выдержан... Да, сегодня у него такой день, какие редко выпадают на долю, и то не всякому. Именно из-за этого дня он, поручик Обручев, превратился в Сергея Шестакова, из-за этого дня он опростился и опустился до того, что его стали панибратски похлопывать, по плечу такие, как Семен Маликов. Слава богу, с Семеном Маликовым все кончено. Хорошую службу сослужила Корнеева.
Жанна д'Арк! Он презрительно улыбнулся. Нет, он все-таки везучий, и счастье, видимо, пока еще не покинуло его. И разве это не удача, что Кобзин именно теперь, когда ему, Обручеву, нужно быть одному в этой комнате, чтобы подготовить все к взрыву, именно теперь отправил в разведку Маликова, можно сказать, развязал тем самым руки? Осталось недолго ждать, а время тянется медленно. Скорее бы, скорее!..
Обручев закрыл глаза и увидел отдушник в фундаменте дома Стрюкова, заложенную в нем взрывчатку. Все готово, осталось только поджечь фитиль. Сейчас бы пойти и... Но нельзя, нельзя!.. Надо дождаться утра. Утром соберется к Кобзину все большевистское начальство города — штаб! Вот тогда... Голову отряда отсечь, боеприпасы уничтожить... Да, это будет взрыв, какого не знали еще в этих краях. Возможно, он повернет и ход истории? Это, отец, будет первая по тебе поминальная свеча!