Крылья беркута

Пистоленко Владимир Иванович

Стрюков растерянно поглядел ей вслед. Потом беззвучно шевельнул губами и сказал Наде уже более тихо и спокойно:

— Ладно, иди. А тебе, Василий, воздам! За верную службу. Да не спи, может, еще понадобишься. Если что — головой ответишь. — И ушел в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь.

Ирина сидела у стола, подперев голову руками. Отец остановился рядом, помолчал, собираясь с мыслями. Достал из жилетного кармана часы, не взглянув на них, повертел в руках, снова спрятал.

— Ты, дочка, это, ну, как бы тебе сказать, немного покрепче держись. Начнешь сама к земле клониться —

без ветра тебя свалит. Опустит орел крылья, и куры могут заклевать.

— Надоело все...

— А никуда, брат, не денешься. — Он пододвинул ногой стул и, усевшись наискосок, продолжал: — Знаешь, Иринушка, мне иногда думается, что я сплю и сон вижу...

— Вот, вот, и со мной такое бывает, — горько усмехнувшись, сказала Ирина. — Только уж очень затянулся этот сон. Отвратительный до жути. Хотя бы взять последние дни... Еду в теплушке, сижу на полу... Лапти, армяки, запах — не продохнешь, площадная брань, драки. От голода в желудке мучительная боль, а есть нечего...

— Неужто и на станциях пусто?

— Хоть шаром покати... Обручев где-то раздобыл окаменевший сухарь... каким-то чудом сохранился с доисторических времен... Пропах весь. Грызу и думаю: «И это я — дочь миллионера Стрюкова! Миллионерша!..»

— Натерпелась, бедняжка. Ну, ничего, все наладится, все хорошее вернется.

— Дай бог, — не скрывая злой иронии, сказала Ирина.

Глава двенадцатая

Где-то неподалеку громыхнул взрыв. Он был настолько сильный, что под ногами дрогнул пол, задребезжали стекла, подпрыгнул в лампе огненный язык.

— Что это? — шепотом спросила Ирина.

Отец не успел ответить, как за первым взрывом последовал второй, не меньшей силы, затем третий, четвертый... И началась такая пальба, какой еще не бывало. И главное — стреляли где-то неподалеку, почти рядом, казалось, бьют прямо во дворе или же на улице под окнами стрюковского дома.

— Идиоты! Подлецы! — сквозь зубы шептал Стрюков, не зная, на что решиться, что предпринять. — Затеять войну в городе, можно сказать, в самом центре!

— Но кто это? Кто?

— Похоже, красные наступают.

Стрюков направился было к выходу, но его остановила дочь — опасно, чего доброго, шальная пуля зацепит. А пули вроде бы только и ждали этих слов; в соседней комнате звякнуло и посыпалось оконное стекло. Хозяин кинулся туда, но вдруг так ухнуло, что Ирину словно ветром отбросило к стенке. Стрюков метнулся к ней, схватил за руку и потащил из комнаты.

— Анна, Надежда! — закричал он, очутившись в прихожей. — Огня! В подвал! Скорее!

На его крик кинулась бабушка Анна, но Надя остановила ее:

— Я сама.

Она бросилась в прихожую, схватила подсвечник с непочатой свечой, на бегу зажгла...

В подземелье вели два хода — один со двора, другой из дому. Раньше ключ от подземелья висел в общей связке бабушки Анны, но около года назад Стрюков повесил замок с секретом и с тех пор в подземелье спускался только сам. И сейчас он отпер замок дрожащими руками, и тотчас же заскрипела массивная, обитая толстым листовым железом дверь, за ней вторая, дубовая, и огонек свечи осветил каменные ступеньки, ведущие вниз.

Надя шла впереди, за ней Ирина, позади Стрюков. Надя знала, что

у лестницы тридцать две ступеньки, и по привычке мысленно считала их. Вот и последняя. Каменный пол. Сводчатый из камня-дикаря потолок, стены из громадных каменных плит, каменные же перегородки, будто сусеки в крестьянском амбаре, толстое железное кольцо, накрепко вделанное в стену. Когда построили это угрюмое подземелье, Надя не знала, да и вряд ли кто знал, кому и зачем понадобилось сооружать эту подземную крепость. Не знал этого и Стрюков. Сам он не строил ни подземелья, ни дома — все принесла в приданое покойная жена, мать Ирины, единственная наследница известного своей удачливостью и богатством купца Прознышева. Он-то и воздвиг дом, а подземелье осталось от недостроенного казенного сооружения, которое, как говорили в народе, начал было воздвигать незадолго до восстания Емельяна Пугачева бывший в те поры генерал-губернатор из немцев. В те времена неблагополучно было во всем крае, пошаливали ватаги беглых крепостных и работных людей, жестоко мстивших за свое нищенское, бесправное положение. Незадачливый генерал-губернатор, чтобы приостановить надвигавшуюся грозу, и надумал было построить особую тюрьму с подземным «пытошным» тайником. Подземелье соорудили, а постройки над ним так и не удалось возвести — началось пугачевское восстание. Старого губернатора сместили, а новый на затею своего предшественника махнул рукой. Однако ходили такие слухи, будто все же несколько человек из дружков Емельяна Пугачева — все оренбургские да уральские казаки — томились в этом каменном мешке, тут их пытали палачи, и кровью казачьей залиты были каменные плиты.

В подземелье не долетали никакие звуки, всегда стояла пугающая тишина, в нос ударял дурманящий запах.

— Сыро. Дышать нечем, — передернув плечами, сказала Ирина.

— Подвал, ничего не поделаешь. Да это только сначала, а потом ничего, незаметно становится. Зато сюда никакой снаряд не залетит, — успокаивал Стрюков.

Ирина сделала несколько нерешительных шагов, окинула взглядом покрытые плесенью серые своды и, круто повернувшись, пошла к выходу.

— Противно, словно заживо погребенные, — брезгливо обронила она.

Дорогу ей преградил Стрюков.

— Но ведь там...

— Ничего, — не дала ему договорить Ирина. — Я не такое видела — обошлось. И теперь обойдется.

Каблуки ее хромовых сапожек застучали по каменным ступеням. Вслед за ней заторопился Стрюков. Шествие замыкала Надя, бережно заслонив ладонью мечущийся из стороны в сторону робкий огонек свечи.

А наверху пальба не прекращалась. После мрачной тишины подземелья шум и грохот боя казался еще страшнее и оглушительнее.

— Слышишь? Я же говорил!

— Ну и черт с ними, — со злой досадой сказала Ирина. Она нервно сжала ладонями виски и закрыла глаза. — Я очень устала. С ног валюсь. Если не спать, то хотя бы прилечь. Проводи меня, Надя. Хотя... подожди! — Ирина сделала небольшую паузу. — Как ты себя чувствуешь?

— Я?! — удивилась Надя. — Ничего.

— Анна сказала, будто ты заболела. Голова и вообще, — пояснил Стрюков.

— Все прошло. Это так себе, бывает.

— Нет, если нездоровится, то зачем же? Иди к себе и пошли Анну.