Крылья черепахи
Шрифт:
Проехала колонна. Муж кладет руку на плечо жене: «Все будет хорошо, родная, не случится ничего плохого». Женщина привычно кивает, уже не понимая смысла слов, и до следующей колонны нехотя уходит в дом. Там дочка капризно пеняет котенку, который стал почти взрослым и уже не всегда желает бегать за веревочкой, зато вчера поймал свою первую мышь и не постеснялся принести эту гадость в подарок юной хозяйке.
Хозяин не входит в дом, а огибает его стороной, направляясь к сараю с техникой. Трактора в сарае уже нет, он реквизирован для нужд армии, но комбайн
Глядя ему вслед, дом успокаивается. Он знает: раз хозяин еще не опустил руки, то ничего не потеряно. Дойдет дело и до ремонта, и до покраски, придет время...
Дом раньше хозяина слышит нарождающийся извне новый звук. Этот звук – не привычный рев моторов, не топот ног по шоссе, не тарахтение генератора в сарае, не вибрирующий гул летающих машин, даже не пугающий грохот пулеметов в небе; этот звук – вой.
С запада. Из-за холмов.
Приближается. Недолгое время кажется, что он пройдет высоко в небе и пропадет навсегда на востоке. Но – нет.
Вой нарастает, и дом пытается съежиться, уменьшиться в размерах, остро завидуя подземным укрытиям и даже землянкам. Если бы он мог, он закопался бы в землю. Тут, наверху, нельзя оставаться, тут страшно!
Что-то большое и жуткое рушится с неба.
Дом подпрыгивает и, кажется, кричит от боли и ужаса. Нестерпимая боль, сжигающая его, рвущая на куски, все же не так болезненна, как невысказанное недоумение: «Что я сделал не так? Я служил честно, я старался... Люди, объясните мне, за что?!».
Но тем, кто внутри него – женщине, девочке и приблудному котенку – уже не больно и уже никогда не будет больно.
Нет виновных. Случайность.
Не убитый и не раненый, а лишь сбитый с ног и оглушенный, мужчина поднимается на ноги. Он долго смотрит на большую воронку и далеко разбросанные по сторонам обгоревшие бревна и балки.
Потом уходит в степь. Не оборачиваясь.
Теперь он твердо знает: ничего хуже того, что было, с ним уже не случится.
Но это его уже не интересует.
Первый человеческий труп мы встретили на четвертый день. Мужчина средних лет в синей гофрированной пуховке плыл спиной кверху. Скорее всего, он утонул несколько дней назад, и не без чьей-то помощи, как объявил Феликс, бегло осмотрев голову мертвеца. Похоже, этот человек захлебнулся, потеряв сознание после удара по голове твердым тупым предметом, как пишут в милицейских протоколах. За что били – неизвестно. Быть может, только за то, что он слишком настырно цеплялся за фальшборт...
Невзирая на протесты женщин, мы обшарили карманы мертвеца и, не найдя ничего интересного, сняли с него пуховку. Мертвому она ни к чему, а нам пригодится, когда высохнет. Лишенный плавучести мертвец ушел на дно. Все немного помолчали.
–
– Да. – Феликс кивнул, полностью согласный. – Это именно так и называется. Но ему куртка уже не нужна – вы заметили, что он не возразил? Еще вопросы есть?
Больше вопросов не было. Были вздохи – и только.
– Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, – торжественно заговорила Милена Федуловна, устремив пустой взгляд в водную даль, – и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них, и судим был каждый по делам своим...
Толстый Леня, оторвавшись от писания мемуара, на каковое я его подвигнул, возмущенно булькнул. Остальные смолчали: всем было неловко. И всем – голову даю на отсечение – религиозные сентенции действовали на нервы.
– И пустил змий из пасти своей вслед жены воду, как реку, дабы увлечь ее рекою, – громче и торжественнее произнесла Милена Федуловна. По-моему, она оставила в покое Ветхий Завет и теперь шпарила наизусть из Апокалипсиса, прицельно выдергивая куски с водной тематикой.
– Перестаньте, – поморщившись, сказала Мария Ивановна. – Пожалуйста.
– ...Имя сей звезде Полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки...
– Какая там третья часть, едреныть, – пробормотал Матвеич, простая душа и конкретный человек. – Вся вода дрянь, рыба дохнет...
Бульдог Цезарь повернул в его сторону расплющенную морду и на всякий случай гавкнул.
– Молчи, пищевой резерв, – посоветовал ему Леня.
Бульдог зарычал.
– ...Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод: и сделалась кровь...
– Прекратите! – не выдержав, рявкнул Феликс. – Немедленно!
– Может, за борт ее? – внес деловое предложение бессердечный Викентий, сейчас же сердито одернутый бабушкой.
– То же, что с Борисом Семеновичем, – прошептала Надежда Николаевна еле слышно, но я уловил. – То же самое...
Про себя я не согласился с нею. Скучившимся на плоту людям недолго подвихнуться умом без всякого постороннего вмешательства, а уж если они вынуждены пить соленую воду, то... В истории кораблекрушений тьма подобных примеров – что ж, во всяком сумасшествии винить потустороннюю силу? Разве мы не можем свихнуться сами, без посторонней помощи? Обидно за людей, честное слово...
– Вам поспать надо, Милена Федуловна, – сказал я как можно мягче.
Вместо ответа она вскочила с колен, и глаза ее, обычно тусклые, полыхнули торжествующим огнем.
– И увидел я новое небо и новую землю, – ликующе провозгласила она, указывая рукой куда-то вперед, – ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет!..
Тут она ошибалась: море-то было. Но в нем...
– Остров, едреныть, – выдохнул потрясенный Матвеич. – Ей-ей, остров!
– Где?!
Плот накренился – все кинулись на нос, всем хотелось посмотреть. У горизонта в дымке над водой проступало темное пятно.