Крылья чёрные
Шрифт:
– Благодарю Вас за столь прекрасные цветы, - наконец Канторович повернула голову.
Прядка упала на её глаза. Девушка, смеясь, поправила непослушные волосы.
– Пустое. Они вряд ли сравнятся с их хозяйкой.
Офицер ничуть не кривил душой: с каждым мгновением он всё лучше понимал, что желал бы осыпать комплиментами Канторович. Самые прекрасные слова в мире - и те должны были поблекнуть по сравнению с тенью этой девушки. Неужели он влюбился, как шестнадцатилетний юнкер? А что, почему бы и
– Я, признаться, обратил на Вас внимание ещё несколько дней назад. Вы тогда беседовали…на повышенных тонах с неким господином в мундире министерства внутренних дел. И мне подумалось, что Вам требуется хоть какое-то отдохновение…Я, наверное, говорю несколько путано?
Он, контрразведчик со стажем, не боявшийся лично участвовать в арестах вражеских шпионов, стушевался. Что творит красота! Даже выученная загодя речь показалась ему теперь жалким монологом и третьесортной пьески.
Анна закрыла глаза и улыбнулась.
– Нисколько, - она открыла свои глаза-озёра, и взгляды двух людей соединились.
– Вы говорите от чистого сердца, мне это нравится. А тот человек…Да…Его надо забыть…
– Какие же у Вас прекрасные глаза… - вырвалось у Бобрева.
И - удивительное дело - Канторович зарделась.
– Благодарю Вас… - она опустила очи долу.
Рука её теребила волосы: Анна нервничала, заметно нервничала.
– Н-н-ноо! Приехали!
– наконец воскликнул лихач.
– Пожалте, господа хорошие, довезли в лучшем виде!
– Вы были правы, милейший: я не заметила стука копыт, - не поднимая взгляда, сказала Канторович.
– Вы…
Она не находила слов: так не хотелось расставаться с этим офицером, таким милым и славным, таким добрым и честным…
– Мы ещё встретимся?
– сама того не желая, спросила Канторович, зарывшись в цветы.
– Я Вас буду ждать здесь…Вы ведь, должно быть, где-то здесь служите или живёте?
– Служу…В Центральном военно-промышленном, - легонько кивнула девушка.
Наконец, она подняла взгляд.
– Только…не надо цветов, - она улыбнулась.
В уголке левого глаза показалась слезинка.
– Ещё один букет я унести не смогу.
– Я помогу Вам, - офицер быстро нашёлся и подхватил здоровой рукой букеты.
– Я помогу. И донесу их, куда пожелаете. Хоть до германской границы!
– До парадной, если Вы так горите желанием, - Канторович повернулась к нему спиной.
– Благодарю ещё раз…
Бобреву показалось, что десяток шагов они проделали в одно мгновение, а контрразведчик хотел, чтобы они растянулись на часы, века, лишь бы только не расставаться с прекрасной Анной.
– Я буду ждать Вас здесь, когда Вы освободитесь?
– контрразведчик словил себя на мысли, что переступает грань приличия.
– Простите
Дмитрий надеялся, что сейчас не покраснел как помидор. Хотя…Лицо такое тепло…Наверное, всё-таки зарделся. Контрразведчик, тоже мне! Задание, видите ли! Как какой-нибудь студентик влюбился!
Но - странное дело - не видел Бобрев в этом ничего плохого.
Канторович бережно приняла букеты цветов и повернулась спиной к Дмитрию.
– К шести часам вечера, - и скороговоркой, стараясь не оборачивать, добавила: - Я буду рада увидеть Вас снова, Дмитрий
– Я буду самым счастливым человеком на свете. Как Ваше имя?
По "легенде"-то он не узнал ещё имени "прекрасной незнакомки".
– Анна!
– донеслось из-за уже захлопнувшейся двери.
– Анна…
Мелодия этого имени эхом отозвалась в сердце Дмитрия.
Бобрев молча вернулся в коляску лихача.
– Должен признать, Дмитрий Петрович, я сам уже давно поверил, что Вы влюблены в эту даму. Замечательно работаете, побольше бы нам таких людей.
Эти слова принадлежали извозчику. Не коверкая слов, другим голосом - более серьёзным и высоким - говорил "лихач".
"Надо срочно что-то ответить, срочно!"
– Благодарю. Надеюсь, скоро в нашей службе вовсе перестанет нуждаться Россия, - по-деловому ответил Бобрев.
– К сожалению, враги России никогда не переведутся, так что и нашей службе, разве только под другим названием, вечно работать на благо державы. Работки на наш век хватит!
– невесело усмехнулся "извозчик".
– Вы правы, - задумчиво произнёс Бобрев.
– Пожалуйста, в штаб. Мне надо подумать. И захватить необходимые средства.
– Эх, прокачу!
– воскликнул агент, снова вошедший в роль извозчика.
– Ваш Благородь, держи фуражку, сдует! И накинь-ка двугривенник сверху!
– Накину!
– расхохотался Дмитрий.
Он хотел казаться со стороны счастливым человеком, нашедшим свою любовь, но на душе его скребли кошки и ухали совы. Какое веселье сейчас? Ведь он влюбился в девушку, которую ему предстоит использовать…
Через час Бобрев уже снова сидел в том самом кабинете, где состоялось совещание четырёх "агентов". На этот раз помещение преобразилось.
Тяжёлые бордовые занавески были задёрнуты, и в комнату без труда проникал солнечный свет. Он отражался на портретах всех шефов Отдельного корпуса жандармов от самого его основания. Люди, запечатленные на холсте, были такими разными, но всё-таки одна деталь объединяла их и делала похожими: служение. Все они служили не за страх, а за совесть России. Какие испытания им пришлось преодолеть? Чем пришлось пожертвовать?
– Размышляете? Это хорошо.
Спиридович вошёл в кабинет незаметно, дверь даже не скрипнула.