Крылья Тура. Командировка [2 том полностью]
Шрифт:
В общем — получил я прощение… А потом и поцелуй…. И как это женщины так могут устраивать, что как бы мы, мужики, не поступили, — а все равно остаемся виноватыми? Вот, летучее племя! Я, конечно, имею в виду, что все женщины — ангелы! Как минимум — феи… А вы что подумали? О метле вспомнили? Кх-м-м, да… Тоже — летают, ведь… Да как бы и не большинство, если разобраться… Но — т-с-с! Об этом — молчок!
Сменившая гнев на милость царевна-лебедь незаметно забрала пакет, а потом повела меня обедать… Обед под ее пристальным взглядом не шел. Абсолютно. Потом поем. А сейчас
— Царевна, а вот, посмотри… Нравится?
— Что это, Виктор? Это мне? А зачем?
Вот, прости меня, Отец воинов, — бабы! То — "не любишь!", то — зачем это? Как зачем? Чтобы понравиться тебе, вот зачем! Чтобы заохала ты, чтобы глазки засверкали… Хотя — да… Это я здорово промахнулся. Лет этак на шестьдесят. Другие здесь пока девушки, не те, которых я знал в молодости. Те, считай, скромницы были, а эти… эти вообще — монашки… Ни косметики у них нет, ни белья красивого, ни цацек всяких… Нет, конечно, старший лейтенант Лебедева хорошую косметику, красивое белье и бижутерию, наверное, уважает. Или так думает. Да вот беда — нету ни того, ни другого, ни третьего!
А я сразу расстарался — бриллиантовую каплю ей притащил…
С этой висюлькой тоже интересно получилось. Я как в Москве-то очутился, сразу замыслил — нужно Кате что-нибудь в подарок подыскать. Что-нибудь интересное и памятное. Но что? Вот в чем вопрос! О бриллиантах я даже и не мечтал — не мой уровень. Да и не разбираюсь я в них. Хотя… Как я помню, и сейчас — во время войны, и потом — десять-пятнадцать лет спустя, и при Брежневе — бриллиантовый дым многим глаза слепил… Много скандалов было в Москве, много было громких краж, даже убийств. Что они все в этом углероде находят? Не понимаю… От голода не спасет, от холода не согреет, от пули — не защитит… Может, это я такой, примитивный? Ну, не дано мне, не дано…
Однако. После нашего выигрыша на бегах я подошел к Капитолине. И задал простой вопрос — а что, Капитолина свет Сергеевна, можно было бы купить в качестве подарка красивой, как царевна-лебедь, девушке? Простому старшему лейтенанту из ночной бомбардировочной авиации?
Помню, Капа долго смотрела на меня, с жалостью и непониманием смотрела… Как на дурачка деревенского, честное слово. Может, и правильно смотрела, как я сейчас понимаю. Наконец, он спросила: "Что за девушка?" А я что скажу? Я правду и сказал: "Бриллиант, мол, чистой воды!"
Вот бриллиант и подари, ответствовала опытная Капа. Да где же я в Москве бриллианты найду? Я даже ювелирных магазинов и не видел. Да и есть ли они сейчас? Есть то они есть, да не про твою честь, ответствовала опытная Капа. А с бриллиантом я тебе помогу, сокол ты наш военно-воздушный. Есть у меня подруга лет преклонных, всю родню она уже потеряла… Часть на той, на Гражданской, часть на этой — Отечественной войне… Одинокая, больная старуха. А жить-то надо, жизнь-то не остановишь. Вот она и обратилась к Капе за помощью. Надо было пристроить в хорошие руки кое-какие драгоценные вещицы…
Я сразу и резко отказался. Даже еще высказал что-то. Типа — я не мародер! Ага, не мародер ты, согласилась мудрая Капа. Болван
Мне стало стыдно. Я опять вызвонил к порученцу Коле, рассказал о своей нужде и подрядил его на не очень-то чистые махинации. Короче, удалось нам у одних спекулянтов и лекарства купить, и продукты. Да какие еще продукты! И мед, и масло, и шоколад, и другие вкусности разные. Денег я не считал, честно говоря, мне было стыдно, до горящих щек стыдно. Взяв Капу, мы на машине поехали к ее подруге. В квартиру я не хотел подниматься. Но Капа цыкнула на меня, взяла половину пакетов, а на остальные показала мне глазами.
В темной, из-за забранных шторами окон, комнате нас встретила сидящая в кресле у стола хозяйка. Сухая, немощная, но с прямой спиной и гордым взглядом из-под нависших век. Капа начала что-то ворковать, расставляя на столе пакеты и банки, а я как привязанный смотрел в глаза пожилой женщине. Жизнь уже оставляла ее. Да и она уже не хотела цепляться за жизнь. Они, видимо, уже договорились и поняли друг друга. Без взаимных обид поняли…
Вдруг она слегка улыбнулась.
— Не терзайтесь, господин офицер, тут нет ничего постыдного. Вы дарите мне мгновенья жизни, а я дарю вашей любимой часть моей молодости… Это равноценный обмен. А еще я даю вам память обо мне — вы ведь не откажетесь это принять?
— Нет, не откажусь… — помотал я головой.
И она вынесла мне вот эту бриллиантовую каплю. С пожеланиями всего самого хорошего для девушки, которая ее будет носить…
Вот это все я Кате и рассказал. А она слушала, держа бриллиантовую слезинку в руке. А потом молча одела цепочку, расстегнула воротничок гимнастерки и опустила камешек туда, на грудь…
— Ты все правильно сделал, Витя… Ты ее не оскорбил, ты ей помог. А эта капля — это на память… Как на нее поглядим, так эту сильную и гордую женщину и вспомним, правда?
— Правда, царевна, правда. Она, наверное, на тебя похожа… Такая же смелая и красивая, как ты, мой старший лейтенант! — я обнял Катю и немного помолчал. — Катя… а ты знаешь…
— Знаю, Виктор, я чувствую… Ты прощаться прилетел, правда?
— Правда… Я улетаю под Курск, месяца на два… Ты жди меня, и я вернусь, только очень жди. Хорошо?
— Хорошо, только ты возвращайся скорей… Ко мне возвращайся, голубь ты мой сизокрылый! Или — позови меня, и я прилечу к тебе…