Крылья
Шрифт:
Дженнифер не питала ни малейших иллюзий относительно того, что происходило у нее на глазах. Это было не интервью, а самый настоящий спектакль. Однако в последнее время интервьюируемые все чаще появлялись перед объективом во всеоружии. Они разбирались в ракурсах съемки, знали, как монтируются записи. Порой гости передачи приходили на съемку полностью загримированными. Поначалу такой подход к делу озадачивал журналистов, потом они привыкли. Постоянно не хватало времени; то и дело нужно было мчаться с одной съемочной площадки на другую,
Баркер держался столь безупречно и так хорошо разбирался в тонкостях телевизионного ремесла, что Дженнифер захотелось устроить ему небольшое испытание.
– Мистер Баркер… – заговорила она.
– Да? – Баркер повернулся к ней.
– Проверь ракурс, – велела Дженнифер оператору.
– Он сидит под острым углом. Тебе следует переместиться к камере.
Дженнифер сдвинула кресло и вплотную приблизилась к объективу. Баркер чуть повернулся следом.
– Теперь порядок, – сказал оператор.
– Мистер Баркер, – продолжала Дженнифер, – вы бывший сотрудник ФАВП…
– Когда-то я работал в ФАВП, – отозвался Баркер, – но покинул эту организацию, потому что был против протекционистской политики по отношению к производителям. N-22 компании «Нортон» и есть результат этой порочной практики.
Баркер вновь демонстрировал свой профессионализм; его ответ вылился в настоящее заявление.
– Ваша отставка вызвала противоречивые толки, – сказала Дженнифер.
– Я знаком с самыми различными спекуляциями относительно причин моего увольнения из ФАВП, – ответил Баркер, вновь делая заявление. – На самом же деле мой уход поставил администрацию в трудное положение. Я подвергал критике образ действий ФАВП, но руководство отмалчивалось, и я ушел. Я ничуть не удивлен тем, что они до сих пор пытаются меня дискредитировать.
– ФАВП обвиняет вас в том, что вы допускали утечку информации в прессу, – продолжала Дженнифер. – Они утверждают, что уволили вас именно за это.
– Эти обвинения ничем не подтверждены. У ФАВП нет никаких, даже самых незначительных улик, которыми можно было оправдать их негативное отношение к моей деятельности.
– Правда ли, что вы работаете на Бредли Кинга, частного поверенного?
– Я выступал на многих судебных процессах в качестве эксперта по вопросам гражданской авиации. Я полагаю, что в подобных случаях очень важно дать слово компетентному специалисту.
– Бредли Кинг платил вам?
– Каждый эксперт вправе рассчитывать на компенсацию расходов и затраченного времени. Это обычная практика.
– Правда ли, что вы состоите на жалованье у Бредли Кинга и ваша контора – все, что находится в этой комнате, все, что мы видим вокруг, – оплачено из его кармана?
– Мою деятельность финансирует некоммерческая организация, Институт авиационных исследований в Вашингтоне. Моя цель – способствовать повышению безопасности полетов. Я делаю все, что в моих силах, чтобы авиапассажиры чувствовали себя в небе спокойно и уверенно.
– И все же, мистер Баркер, вы – наемный эксперт?
– У меня сложились вполне определенные и хорошо обоснованные взгляды на вопросы безопасности полетов. Нет
– Как вы относитесь к ФАВП?
– ФАВП создавалась с самыми благими намерениями, однако этот орган отправляет две несовместимые функции: контролирует воздушные перевозки и одновременно способствует расширению их объемов. Она нуждается в коренной перестройке. Руководство ФАВП чересчур снисходительно к производителям авиатехники.
– Нельзя ли привести пример? – Дженнифер подбрасывала Баркеру лакомый кусок; она заранее знала ответ из их предыдущей беседы.
И вновь Баркер сделал заявление:
– Одним из самых наглядных примеров подобного рода покровительственных отношений является процедура сертификации, принятая в ФАВП. Документы, на основании которых новый самолет получает путевку в жизнь, хранятся не в ФАВП, а у компании-производителя. Такой подход ничем нельзя оправдать. Лису приставили охранять курятник.
– Вы одобряете деятельность ФАВП в целом?
– Боюсь, они не справляются со своими обязанностями. Жизнь наших сограждан подвергается неоправданному риску. Скажем прямо – в ФАВП пора наводить порядок. Иначе люди и впредь будут погибать, как, например, на борту самолета компании «Нортон». – Баркер повел рукой в сторону модели N-22, плавно и неторопливо, так, чтобы камера поспевала за его движением. – На мой взгляд, – добавил он, – то, что случилось с этой машиной, – позор для нашей нации.
Интервью закончилось. Пока съемочная группа собирала оборудование, Баркер подошел к Дженнифер.
– С кем еще вы намерены встретиться? – спросил он.
– Далее в моем списке значится Джек Роджерс.
– Это хороший, честный журналист.
– Вслед за ним – один из руководителей «Нортона». – Дженнифер сверилась со своими записями. – Некто Джон Мардер.
– Ну-ну.
– На что вы намекаете?
– Видите ли, у Мардера очень хорошо подвешен язык. Он втянет вас в обсуждение директив о годности к полетам. Вывалит целую кучу технического жаргона. Но суть дела состоит в том, что именно он возглавлял программу разработки N-22. Он руководил созданием этой машины и знает, что в ее конструкции есть недоработки. Он несет за них личную ответственность.
После Баркера с его отточенными движениями и изысканной манерой держаться репортер Джек Роджерс поверг Дженнифер в легкий шок. Он явился в желто-зеленой спортивной куртке, от которой за милю несло округом Орандж, а его галстук в шахматную клетку выделялся на экране монитора ярким пятном. Он был похож на профессионального игрока в гольф, которого пригласили на собеседование для приема на работу.
Поначалу Дженнифер держала свои мысли при себе. Она поблагодарила журналиста за то, что тот приехал, и поставила его у сетчатого забора, за которым раскинулась территория «Нортон Эйркрафт». Потом она задала ему несколько вопросов; Роджерс отвечал короткими фразами. Он говорил охотно, явно стараясь понравиться.