Крылья
Шрифт:
Но если от жары хоть как-то помогали купания, то от жажды спасения не было. Пить хотелось даже во сне. Полагаю, не только мне все время снились вариации одного и того же кошмара — долгое блуждание по пустыне, потом наконец находится колодец или оазис, и вот я жадно глотаю воду или даже какой-нибудь экзотический напиток, но рот по-прежнему остается пересохшим… Ежедневная рыба, сваренная в морской воде, лишь усиливала наши страдания; впрочем, будь она жареной, было бы еще хуже. Я стала отказываться от еды, и не я одна. Есть действительно совершенно не
Мне к тому же досаждали громкие страдальческие стоны купчихи: оказалось, что ее каюта рядом с моей. В первые полчаса эти звуки доставляли мне мстительное удовольствие, но вскоре я уже готова была лезть от них на стенку. Если в первые дни она явно стонала от боли, то потом, по-моему, просто из принципа. Жара, жажда, вечный запах вареной рыбы и стоны за стеной — все, что нужно для увеселительной морской прогулки!
Я, наверное, все же страдала меньше других — не только из-за природной теплолюбивости, но и потому, что могла обмахиваться крыльями. Но по ночам все-таки выбиралась из каюты проветриться. Я, конечно, не одна была такая умная, поэтому, чтобы избегать встреч с остальными прогуливавшимися по палубе, облюбовала себе место на высокой, огражденной балюстрадой корме. Неподалеку теплился граненый кормовой фонарь, бросая желтые отблески на воду. В небе горели крупные тропические звезды.
Прошло несколько ночей, прежде чем я заметила, что с этими звездами что-то не так. Я не могла найти ни одного известного мне созвездия и, лишь вглядевшись внимательно, убедилась, что некоторые из них все еще видны, просто они оказались не на своих привычных местах, а спустились гораздо ниже к южному горизонту. Другие созвездия, очевидно, и вовсе оставались за горизонтом в течение всей ночи. Зато в северной части небосвода сияло множество незнакомых звезд, в том числе и новых Глаз Твурков.
Разглядывая небо, я услышала, как скрипнули доски у меня за спиной, и поспешно схватилась за эфес: уж не подбираются ли враги, решившие разделаться со мной под покровом ночи? Но это оказался капитан. В руках он держал какой-то прибор, похожий на большой разведенный циркуль с полукруглой шкалой — наверное, секстант или астролябию, я не раз читала о них в книгах, но не знала, как они выглядят. Некоторое время он наводил окуляр прибора то на одну, то на другую точку в небе (очевидно, на звезды), затем принялся при свете фонаря что-то царапать грифелем на листе бумаги, прижав его к перилам балюстрады. На меня он не обращал внимания. Дождавшись, пока он закончит, я вежливо окликнула его:
— Господин капитан!
— Чего тебе? — откликнулся он неприветливо. Возможно, он и впрямь только что меня заметил.
— Мы ведь пересекаем экватор, так?
Он немного помолчал, затем, очевидно, решил, что правду не скроешь, раз уж она написана на небе.
— По моим расчетам, пересекли еще вчера, — хмуро констатировал он.
— Но почему? Как в штиль нас могло отнести так далеко на север?
— Мы попали в течение Зарлангур, — нехотя пояснил капитан. — Самое сильное в этой части океана.
— Выходит,
— Зато несет в сторону Йертаншехе, а там наши колонии, и туда тоже ходят корабли.
— До сих пор освоена лишь небольшая часть Йертаншехе и далеко не все острова. Говорят, не все острова даже открыты, — заметила я.
— Ну а от меня что ты хочешь? — раздраженно воскликнул капитан. — Чтобы я повернул течение, или вырастил новые мачты, или мановением руки перенес нас в Лац?
— Я все понимаю, — вздохнула я. — Просто делюсь опасениями.
— Не вздумай делиться еще с кем-нибудь, — пробурчал он.
— На этом корабле я не страдаю от избытка собеседников, — усмехнулась я. — Да и какая разница? У других глаз не меньше, чем у меня.
— Зато о мозгах этого не скажешь, — проворчал капитан.
Не думаю, что он специально хотел сделать мне комплимент — скорее прорвалось презрение моряка к «сухопутным йитлам».
Помолчав, капитан добавил:
— Не уверен, что хоть один из них разбирается в навигации настолько, чтобы отличить звезды северного неба от звезд южного.
У меня, впрочем, такая уверенность была. Интуиция почему-то подсказывала мне, что Каайле разбирается и в навигации, и много в чем еще. Вот кого было бы любопытно расспросить… Но не после того брезгливого взгляда.
Следующие дни были так похожи друг на друга, что я не могу даже приблизительно сказать, сколько их было. Все тот же штиль, жара, соленая рыба, слепящий блеск солнца в спокойной воде… и злобные взгляды, кидаемые на меня не только пассажирами, но и некоторыми матросами, когда мне доводилось встретиться с кем-нибудь из них на палубе.
Но вот в одну прекрасную ночь (оказавшуюся, впрочем, не столь прекрасной впоследствии) я проснулась от полузабытого ощущения свежести. Высунувшись в открытый иллюминатор, я первым делом обратила внимание на багровый серп Лла, который, в отличие от предыдущих ночей, висел в небе не четко вырезанной долькой, а мутным продолговатым пятном. По ущербному лику Лла скользили пока еще полупрозрачные облака — и, судя по их скорости, ветер наверху был приличный. Затем на юге, где не было видно звезд, сверкнула зарница, на мгновение озарив набрякшие тучи; некоторое время спустя донеслось отдаленное погромыхивание. С юга шла гроза, а возможно, и шторм.
Жара и духота так измучили меня, что в первый момент я не почувствовала ничего, кроме радости; к тому же ливень — это пресная вода, и если экипаж будет достаточно расторопен, чтобы вытащить на палубу все открытые емкости… О качке я при этом как-то не подумала. Сбросив скомканную пропотевшую простыню, я растянулась на койке, надеясь проснуться полной сил, а не измученной, как в предыдущие дни.
Разбудил меня грохот в дверь. Это был не стук, а именно грохот; сквозь сон он казался мне громом грозы, но, проснувшись наконец, я убедилась, что дела обстоят намного хуже.