Крылья
Шрифт:
– Большой реактор. Для того чтобы такую нору прогреть большой реактор должен быть. Хотя, может быть, здесь человек двадцать жило. Если так? То большой реактор не нужен. Они сами себя могут согреть. Только для того, чтобы хорошую пищу приготовить или полечить тех, кто разболелся, скажем.
Я наклонился над прямоугольным зевом топки. Теплилась тайная надежда, что среди прогоревшего угля, золы и трухи сверкнет маслянистым налетом чуток катализатора.
– Если без катализатора так уголь совсем не поджечь. А если и подожжешь, так дым пойдет, вонь,
Масляной пленки не было. Я залез в топку рукой, переворошил пепел. Тот был тонок и почти бел.
– Все выгорело! Мать их!
Ругнулся я.
– Все сожгли! Хотя бы о других подумали! Может быть, после них здесь кто ни-будь остановиться захочет?
Я отпустил рукоятку, и дверца с таким же противным скрипом опустилась на место.
– Ну, ладно. – Подумал я невесело – Одна нора и другая нора. Много их нор. Может быть, в какой ни-будь из нор, и найдем то, что нам надо? Может быть? А Тим, что там про норы говорил?
Я присел прямо на пол, морща под каской выпачканный пеплом лоб.
– А Тим говорил, что если нору приличную нашел, так нечего ее бросать. Нужно осмотреть все до последнего сантиметра. В норах много полезных вещей бывает, очень много.
Я поднялся на ноги. Выглянул в коридор. Вера по-прежнему полулежала, полусидела, прислонившись головой к стене.
– Ничего, Верунчик. – Прошептал я ей. – Ничего, Верунчик. Я уже нору приличную нашел и реактор нашел. Не может быть так, чтобы в такой норе угля не было? Не может, ведь? Ну, в крайнем случае, мы лишнюю одежду истопим.
– Плохо без одежды, но найдется ведь, то без чего обойтись можно? Знамо найдется. – Вера не отвечала. Ее личико было грустным и отстраненным. Только бровки ломались на выдохах.
Тяжело было Вере. Болела она. – Дня три – четыре в жару будет метаться. Потом еще отлеживаться столько же для того, чтобы сил набраться. – Я покачал головой.
– По любому выходило, что в Город мы не дойдем. Разве, кто по дороге встретиться, или чудо какое-то произойдет.
В то, что мы кого ни будь, сможем встретить, я не верил. Слишком мало Изгоев уходило в последнее время из Города.
Да и самих-то нас оставалось все меньше и меньше. Никто уже и не понимал, зачем они нужны эти Изгои. Да и мы, не понимали и не понимаем. До сих пор не понимаем.
Я вернулся в нору и продолжил движение вдоль стен. За реактором нашелся небольшой ящик, из серого с белесым налетом металла. Я радостно заулыбался. – Алюминий. Редкий металл. Очень редкий. И дорогой. Его ни время, ни черви не трогают. Вот только, если в кислоте держать так быстро в труху рассыплется. А так – ничего.
В таком ящике, что-то очень ценное должно было быть. Очень ценное. Очень. – Я потрогал рыжий от ржавчины замок на ящике. Тот еще был цел, и под грубыми чешуйками, похожими на коросту мутно блеснул чистый металл.
– Ну, да ладно. Алюминий он мягкий. Замок не срублю, так шарниры киркой поотворачиваю! – Я размахнулся
Металл оказался крепким только снаружи. Изъеденный кинжальной ржавчиной он весь разваливался на кусочки.
– Ну и ладно! Ну, и хорошо! Мне же чем хуже, тем лучше! Я сил меньше потрачу. Мне и еды понадобиться меньше. Может быть, и хватит, если уголь найдем.
Я поддел крышку молоком. Откинул ее в сторону. Нагнулся над ящиком, освещая его нутро.
Мне отчаянно везло. Нет, правда, везло. На самом дне, похожие на взрывчатые шашки Землероев, лежали круглые палочки топливного угля. С мягким антрацитовым блеском. Гладкие и ровные. А, рядом в бутыле было едва ли с его треть мутно-зеленой жижи катализатора.
Я закрыл крышку ящика. Помотал головой. Вдруг мерещится? И открыл ящик снова. Ничего не изменилось. Уголь и катализатор были на месте.
– Вот ведь как хорошо! Вот ведь как распрекрасно то! – Я выскочил в коридор. Поднял Веру на руки.
– Верунчик, Верунчик, Верунчик… Согреем мы тебя сейчас. И согреем и полечим. Есть у нас и нора. Есть у нас и уголь. Есть у нас все, чтобы выздороветь! – Вера слабо застонала.
– Не хочу без тебя, Самсончик… – Едва расслышал я.
– Ну, как же это без меня то? Не можешь ты без меня Вера. Никак не можешь! – Я протащил ее в нору и положил на нары покрепче совсем рядом с реактором. Мешок Тима внес следом. Теперь нужно было запустить реактор.
Я взял из ящика топливную шашку. Вытащил свой мешок и вытряхнул из него пожитки. Положил шашку внутрь и стал дробить молотком ее мелко. Нужно было мелко. Но и не так, чтобы очень. Если уголь совсем в пыль изрубить. Да если в норе сухо совсем так она и взорваться может.
Лекари каждый год по десятку таких вот, лопоухих лечат. Они думают, что чем шашка мельче изрублена, тем реактор теплее. Так – то оно так, но вот о том, что пыль, может, и жизни лишить не думают.
Мы вот Изгои думаем. Нас совсем мало по бестолковому гибнет. Вот ведь тоже загадка. Почему Истопники по – глупому умирают, не смотря на то, что и учат их и показывают, а Изгои почти нет? Умнее мы этих Истопников что ли?
Я осторожно встряхнул свой мешок. В нем едва слышно зашелестело. Я засунул руку внутрь и вытащил пригоршню зерен. Пыль была, но ее было немного.
Очень качественно я шашку порубил. Очень. Я всыпал угольное крошево обратно в мешок и подобрался к реактору ближе. Открыл заслонку и аккуратно, по горсточке переложил на поддон топливо. Взял из ящика бутыль с катализатором, глубоко вздохнув, задержал дыхание и осторожно, прихватив ребристый край рукавом, свинтил пробку.
В нос полез едкий, колкий запах. Надолго оставлять бутыль открытой тоже было нельзя. Катализатор, если он не в реакторе – смертельный яд. Надышимся и каюк.
Я примерился и аккуратно откапал десять капель на поддон реактора. Завинтил крышку плотно и убрал в ящик. А ящик закрыл.