Крым
Шрифт:
– Идем, немой. Батюшка велел тебя звать.
Прошли через сени и оказались в избе. Потолок был высок. Пол сплошь застилали цветные половики. В двух подсвечниках жарко пылали свечи. Сияли образа. Посреди избы стоял крупный плечистый священник в рясе и золотой епитрахили. Черные волосы были стянуты на затылке в тугую косу. Лоб был высок и бел. Смоляные брови почти срослись. В черной, квадратной бороде снежно белел завиток. Глаза пронзительно сверкали, словно в них горели две черных звезды.
– Отец Матвей, вот раб Божий, которого мы с Семен Семенычем подобрали… Немой, мычит как теленок.
– Ты
Сон Лемехова улетучился, появилась робость и готовность подчиниться повелению властного пастыря.
– Откуда? – повторил отец Матвей.
Лемехов слабо промычал.
– Из Ломакина, что ли?
Лемехов покачал головой и издал подобие стона.
– Не местный? Может, тамбовский?
Лемехов покачал головой.
– Хочешь сказать, из Москвы? – Отец Матвей оглядел Лемехова с головы до ног. Нечищеную сбитую обувь, грязный, пыльный, когда-то дорогой костюм, французскую сорочку, у которой ворот почернел от грязи. Весь его неряшливый, измученный облик, исхудалое, с провалившимися щеками лицо, на котором неопрятно топорщилась щетина. – Стало быть, к нам из Москвы?
– Может, вывести его за село и погнать? – Бородач с готовностью шевельнул черными могучими пятернями.
– Погоди, Федор, гнать. Его к нам Бог послал, чтобы вместе с нами спасаться. Берем его в наше малое стадо. Садись, раб Божий, – указал он Лемехову лавку, и тот послушно сел, понуждаемый властным огненным взглядом.
Нелюбезный бородач покинул избу. Отец Матвей скрылся за перегородкой, и оттуда послышался его рокочущий, тихо поющий голос. Лемехов остался на лавке, озирая избу.
В углу на божнице стоял большой застекленный образ Спасителя, горела лампада. На стенах висели иконы, бумажные, на дощечках, в дешевых латунных окладах. Все они размещались вокруг больших, в деревянном футляре часов, на которых пульсировала секундная стрелка. Бумажные розы, белые и алые, окружали часы. Лемехов слышал едва различимое тиканье. В дальнем углу стояли надетые на древко латунный крест, граненый стеклянный фонарь, лучистая звезда, – все, что выносят на крестный ход прихожане. Изба, в которой оказался Лемехов, была молельным домом или надомной церковью. Было странное чувство, что именно ее искал он в путанице дорог, к ней неуклонно приближался, меняя поезда и попутные машины, внезапно, без видимой причины, покидал утлый вагон, выходя на безымянных полустанках. И теперь он нашел эту обетованную избу с венком из бумажных роз, среди которых трепетно бежала хрупкая стрелка.
Стукнуло снаружи. Растворилась дверь, колыхнув пламя свечей. Порог переступила немолодая, грузная женщина. Торчали из-под платка седые прядки, у носа и рта темнели усталые морщинки, в руках был кулек. Не выпуская его, она перекрестилась на образ, тяжело сгибаясь в поклоне. Появился бородач Федор. Указал на лавку:
– Садись, Ирина. А этого раба Божьего мы с Семен Семенычем подобрали. Мычит как бычок. Значит, немой. Батюшка его с нами оставил.
Женщина поклонилась Лемехову и седа рядом, положив на колени кулек.
В избе появился Семен Семеныч, кругленький, как колобок, с бабьими белыми щеками. Ввел за собой высокого сутулого парня. Его лицо было одутловато и серо, глаза
– Ступай, Виктор, не торчи, как бревно. – Семен Семеныч направил парня к лавке, и тот сел, опустив пакет у ног.
Лемехов не удивлялся появлению этих людей, не задавался вопросом, куда они все снарядились. Он был среди них, его привел в этот дом невидимый поводырь, и все, что ни случится, будет принято им со смиреной покорностью.
В избе появлялись все новые посетители. Через порог перенес костыль худощавый человек с нечесаными волосами и синими, блуждающими глазами. Глаза взволнованно кого-то искали и, не находя, наполнялись слезной печалью.
– Егорушка, посиди давай, а батюшка скоро выйдет. – Семен Семеныч направил калеку к лавке, и тот неловко сел, не зная, куда деть костыль.
Вошла чернявая, похожая на цыганку женщина. На увядшем смуглом лице оставались красивыми пунцовые губы и лучистые глаза, которые были обведены темными больными кругами, а щеки начинала покрывать мелкая рябь морщин.
– На-ка стул, Елена. Нет, под часы не садись, а туда, к окну, – командовал Семен Семеныч, между тем как бородатый Федор скрылся за перегородкой, откуда звучали два рокочущих голоса, его и отца Матвея.
Отворилась дверь, и вошла маленькая молодая женщина с матерчатой сумкой. Кофта ее не сходилась на животе, который круглился, натягивал платье. Ее милое лицо сплошь покрывали рыжие веснушки, как это бывает у беременных. Серые глаза светились робкой надеждой, тихим умилением и виной, за свой живот, плохо застегнутую кофту, желтые, цыплячьего цвета носки и большие нечищеные туфли.
– Пришла, Анютка, а ведь батюшка брать тебя не велел, – сердито встретил ее Семен Семеныч.
– Куда же я? – умоляюще сказала женщина. – Куда же я теперь?
– Думать надо было, когда нагуливала. Будет теперь блядин сын. С ним не спасемся. – Семен Семеныч подставил ей табуретку, сердито отвернулся.
Сидели молча с кульками и сумками. Лемехов не знал, в какую дорогу они все собрались. Чувствовал, что предстоящая ему дорога продолжит множество предшествующих дорог, сольется с ними в один общий путь.
За перегородкой умолкли песнопения. На свет вышли отец Матвей и Федор, оба чернявые, бородатые, еще неся в горле рокочущий звук.
– Братья и сестры. – Отец Матвей вскинул иссиня-черные брови. Его глаза восторженно сверкали, как два черных бриллианта. Белый завиток в бороде ослепительно сиял. – Вы собрались в эту скромную келью, которая стала для вас домом духовным. Готовы от ее порога ступить на стезю последнего очищения и спасения. Многих мы звали с собой, но не многие откликнулись, ибо много званых, но мало избранных. Вы избранные дети Божьи, но не вы избрали себе спасение, но Господь сам выбрал вас, отсеяв от миллионов других, как зерна отсеивают от плевел. Вы – зерна, из которых будет испечен хлеб новой жизни. Вы – соль земли, которую Господь берет себе, отделяя от мертвого песка и глины. Вы – малое стадо, которое собралось из миллионов заблудших овец, отданных в пищу волкам. Вы же, претерпев многие испытания и муки, одержали победу. И теперь во славе Божьей идете на встречу с Отцом Небесным.