Крымские рассказы
Шрифт:
Внутри парохода что-то запыхтело, заклокотало. Вода кругом запенилась. Послышалось, как плещутся волны о борт.
На тёмном силуэте встречного парохода сверкнуло три огня, — зелёный, белый и красный.
Его огромная масса выросла около самого борта.
У Петькова опустились руки.
Он подставил свой борт!
Петьков закрыл глаза.
Раздался треск, и его сшибло с ног. Откуда-то донёсся крик.
Когда он вскочил, над ним возвышался свороченный на сторону бушприт
Кругом слышался треск разрушаемого капитанского мостика.
Он видел только фигуру какого-то матроса, который карабкался на свороченный бушприт.
Он ли крикнул, или другой кто, но только крик страшный, отчаянный, душу раздирающий, пронёсся по пароходу, и ему ответили вопли с кормы, с палубы, изнутри парохода, из кают.
Пароход завопил, как раненый насмерть.
Момент, — и встречный пароход, разворачивая борт, с треском и оглушающим скрипом начал выдёргивать свой нос из разбитого им корпуса.
Как кинжал из раны в сердце.
Среди воплей, как аккомпанемент к ним, снизу, изнутри парохода, послышался страшный, зловещий шум.
Шум вливающейся в трюм воды.
Петькову показалось, что у него потемнело в глазах.
Электричество погасло.
Темнота усилила панику.
Новый вопль ужаса вырвался у парохода.
Ничего, кроме воплей, которые неслись в темноте отовсюду.
Раздавались рядом, доносились из низу, с лесенок, из кают…
В темноте люди хватались друг за друга, барахтались, отбивались и вопили, как будто уже погружаясь в воду.
Около ног Петькова послышался голос капитана.
Капитан зачем-то взбирался на мостик по разрушенной наполовину лестнице и кричал бессознательно, сам не понимая, что он говорит:
— Спокойнее… Спокойнее… Никакой опасности…
Около мостика раздался какой-то мужской голос:
— Капитан, мы тонем!
В толпе слышались рыдания.
Сквозь вопли откуда-то доносился хриплый крик старшего механика:
— Выходите из машины!.. Из машины выходите… Из машины!..
Выбежав первый, он спасал своих кочегаров.
— Свечей! Свечей! — кричал капитан в пространство, перегнувшись через перила мостика и не замечая стоявшего рядом младшего помощника, дрожащего, перепуганного, который твердил только:
— Капитан… капитан…
Он твердил это, надевая, как следует, наскоро накинутую курточку, дрожащими руками не попадая в рукава, и, надев, вдруг сорвался с места и чуть не кубарем полетел с маленькой крутой лестницы, крича пронзительным голосом:
— Фальшфейера… ракеты…
— Парус! — раздался крик на палубе.
— Сторонись!.. Пустите!.. Парус!..
Слышно было, как тащат по палубе что-то огромное, шуршащее.
— Пустите!.. Парус!.. Пустите!.. Где керосин!..
По палубе забегали огоньки зажжённых штормовых свечей.
Откуда-то с середины парохода с шипением огненной лентой высоко-высоко в воздухе взвилась ракета и рассыпалась на сотни сверкающих разноцветных искр и захлопали римские свечи.
На носу вспыхнул огонь облитого керосином паруса и зловещим светом осветил страшную картину ужаса, смятения, поголовной паники.
При его свете мачты казались какими-то виселицами, тени приобретали огромные, чудовищные очертания, возбуждая ещё больше ужаса.
Около мостика какой-то старик, став на колени, обвязывал дрожащими руками спасательным нагрудником плакавшую девочку и повторял только, когда метавшиеся по палубе сшибали его с ног:
— Тише!.. Тише вы… Тише!..
Женщина в разорванной рубашке, в короткой нижней юбке, бежала куда-то на корму с распущенными, развевающимися по ветру волосами и вопила:
— Пётр!.. Пётр!.. Пётр!..
— Вылезай из шлюпок!.. Вылезай из шлюпок!.. — вопил какой-то матрос.
Но его никто не слушал.
Хватаясь друг за друга, наступая на плечи, на головы, падая, обрываясь, пассажиры лезли в шлюпку, выведенную за борт, но ещё висевшую на талях.
Послышался крик, треск, стон, вопли отчаяния, ужаса.
Тали не выдержали, оборвались, шлюпка рухнула, перевёртываясь, увлекая за собой болтавших в воздухе руками и ногами людей.
— Потонем ещё все с ними! — крикнул один из матросов. — Айда к шестёрке!
И матросы кинулись, расталкивая толпу, сбивая с ног.
Шестёрка закачалась на талях.
К ней рвалась толпа.
Оттуда слышались вопли, крики:
— Пустите!.. Пустите!
— Я — женщина!..
— Ребёнка!..
— Не бейте!..
Крики ужаса, боли, мольбы, отчаяния.
Кругом метались обезумевшие от ужаса лица с широко раскрытыми, сумасшедшими глазами, с растрёпанными волосами. Дрожащие, полуодетые, раздетые люди, которые бегали от борта к борту, от кормы к носу и обратно, ища спасения.
Около парохода замелькали огоньки шлюпок. Около бортов слышался плеск воды от бросавшихся с парохода людей.
Борьба, страшная, ожесточённая, отчаянная, на жизнь и смерть, кипевшая на пароходе, загоралась и около него, среди отплывших шлюпок и утопавших, хватавшихся руками за борта, вот-вот готовых опрокинуть шлюпку.
Словно какие-то огромные поплавки, на поверхность всплывали чёрные головы, захлёбываясь, что-то кричали и исчезали в набегавших волнах, которые душили их с сердитым ропотом, плескались о борта погибшего парохода и с зловещим бульканьем вливались в открытые от жары иллюминаторы.