Крымские тетради
Шрифт:
Терлецкого и Маркина проводили без шума, скрытно для всех: мол, ушли с пакетом в Центральный штаб. И все! И маршрут выбрали с хитрецой.
34
Здорово-таки мы расшевелили фашистский тыл! Какие-то высшие офицеры заседали в Бахчисарае; говорят, встретились они там с самим фон Манштейном. Попутно там же происходило сборище предателей. До двух тысяч карателей из местных жителей дефилировали по плацу перед бывшим ханским дворцом. В древнем Тепе-Кермене учились стрельбе из автоматов и горных пулеметов. Немцы предателей
Разведка фашистов обхватывает нас со всех сторон. Добровольцы гестапо стараются организовать наблюдение за партизанскими тропами.
Мы все оцениваем трезво: вот-вот нападут на нас. И решительно.
Как быть? Задача - поставить отряды на ноги - выполнена. У нас больных практически нет, но до поры до времени... Физически мы истощены, есть среди нас такие, что, как говорят, дышат на ладан. Первое же трудное испытание и в санземлянки.
Мы стараемся поддержать таких как только можем, но харч... время... Тут не мы диктуем.
Выход, конечно, один - уйти. Перебросить всех без исключения в дальние горы, в главный партизанский край - заповедные леса.
Но легко сказать - перебросить. Это шестидесятикилометровый маршрут по гребню Таврического хребта... Это сугробы и февральские ураганы.
Есть древняя поговорка: "У бегущего тысячи дорог, у догоняющего одна". Но в данном случае и она отвергается. У нас только одна дорога - в заповедник, а у нашего врага - десятки.
Давайте мысленно представим наш путь. Не так трудно это сделать, особенно тем, кто знает Южный берег Крыма и кто смотрел с берега на высокие горы, стеной стоящие над морем.
Вспомним курортный поселок Симеиз, станем на скалу Кошка, посмотрим на горы, нависшие над дорогой Ялта - Севастополь. Так вот, на их вершинах, там, где нет ни единого деревца, должен начаться наш маршрут. Десять километров до Ай-Петри, потом Никитская яйла - двенадцать километров, потом Гурзуфская, наконец, высшая точка Таврии - гора Роман-Кош, спуск в междуречье. По идеальной прямой тридцать два километра, по извилинам, хребтам, ущельям - все пятьдесят!
Достаточно врагу подняться на любую точку с берега - дорога наша перерезана. Уйти некуда. Вправо и влево головокружительные пропасти, впереди... враг, позади... тоже враг.
Вот что значит покинуть район!
Но это не все. А вдруг ураган? Тогда те, что сейчас на ногах, могут оказаться на носилках или еще хуже - без дыхания на ледяной яйле.
И еще одна важнейшая проблема - вечная и неразрешимая пока - питание.
Тщательно прикинули свои возможности: паек надо срезать до минимума. Даже не срезать, а почти прекратить выдавать его тем, кто не дежурит, не идет в разведку или в засаду... Голодная норма в самом штабе. Сам как-то переношу голод. Не знаю почему, может, потому, что в детстве часто недоедал, а
В штаб приходит Кузьма Калашников. Он никогда сразу не высказывает свои думы, обычно начинает издалека. И на этот раз не изменяет себе.
– Черников охрану поубавил. Как бы не прозевать.
– Правильно сделал, - говорю я, отлично зная, что Кузьма Калашников не за этим пришел.
Калашников нахлобучил шапку на самые брови. Выждал, а потом сразу же:
– В Маркуре харчишек можно поджиться.
– А точнее?
– Дед расскажет.
Шустрый лесник тут как тут. Он только что пришел из разведки, встречался с маркуровскими ребятами.
Немцы организуют в селе усиленную комендатуру. А начали с того, что навезли продуктов: ребята наши выследили.
Молодежная группа - наше второе зрение, но что-то оно в последнее время стало притупляться. Данные вроде и обильные, а приглядишься к ним как вода сквозь пальцы.
Комиссар говорит: "Унюхал Генберг что-то".
Но продукты! Ведь они нужны как воздух, без них и думать нельзя о походе по яйле в заповедник.
Решили так: сегодня же ночью ворваться в Маркур, опустошить продбазу, а всех наших маркуровских помощников взять в отряд.
Тихо вошли в село, даже собак не потревожили. Нас встретили три хлопчика и задворками повели в нужную сторону.
Вот цель! Черников с пятью партизанами перескочил через забор и... напоролся на пулеметную очередь. Со всех сторон затрещали автоматы, двух наших срезали наповал.
Стрельба сгущалась, причем инициатива оказалась в руках врага. Кравченко с трудом пробился к своим ребятам, но... внук знакомой женщины лежал на пороге ее дома с пробитым черепом.
Несолоно хлебавши вернулись в лагерь.
Кто-то выдал ребят. Кто же?
С дотошной придирчивостью Иваненко допрашивал Мамута Камлиева попутчика Кравченко.
Камлиев не трус, много раз бывал в переделках. Никаких подозрений.
Иваненко был упорен.
– Пора кончать, - наконец посоветовал ему Домнин.
– Очевидно, придется. Однако позвольте покопаться в повадках Кравченко?
– Выясни, конечно, но не копайся.
Дед любил балагурить, но в деле он был всегда серьезен, и дотошность Иваненко вывела его из себя.
– Шо ты из мэнэ юду-искариота хочешь робыть, га?
– Молодежная группа вся знала о наших планах?
– А як же! Воны ж нас поклыкалы.
– Вы не имели права всем сообщать о нашем нападении. Только старший должен был знать.
– Хлопцы там наши.
– Ясно. Выболтал планы, а теперь удивляемся провалу. Вы арестованы, Кравченко.
Больно ретив был начальник штаба.
Комиссар решительно приказал:
– Отпусти деда.
– Как же так? Мы порядка не наведем, если такое прощать, разволновался начальник штаба.