Крымские тетради

Вергасов Илья Захарович

– Будет сделано, товарищ секретарь обкома!
– говорит Маркин.

Катер отчалил от берега и вышел в открытое море.

Поднялся ветер.

Маркин и Якунин стоят на палубе, прислушиваются к шуму мотора, к свисту холодного ветра.

Темная южная ночь, и чем дальше в море, тем сильнее ветер. Он тугими порывами набрасывается на катер, клонит его к воде. Соленые волны гуляют по маленькой палубе.

Маркин поднимается на командирский мостик.

– Правее Голубого залива высадишь нас, -

говорит он командиру.
– Бывал там?

– А где я не бывал? Разве у черта на рогах не сидел!
– невесело ответил тот.
– Там подводные камни.

– Знаю. До берега шлюпкой доберемся.

Командир посасывает трубку, смотрит на компас.

– Ну и ночка, прямо-таки для турецких контрабандистов, - беспокоится он за свое суденышко. Волны бросают его как щепку.

Неожиданно командир приказывает:

– Лево руля, приглушить мотор!

Становится тихо, ветер доносит до слуха отчетливый шум другого мотора.

– Немецкие охотники, ищут, - говорит командир.

Вскоре шум пропадает за кормой, катер меняет курс и на полном ходу приближается к Голубому заливу. Связные готовятся к высадке, на маленькую шлюпку укладывают рацию, батареи, прощаются. Волна подхватывает шлюпку и поднимает на гребень. Но сильные руки Маркина налегают на весла, поворачивают ее поперек волны и направляют к берегу.

Ветер гудит в расщелинах скал, подгоняет людей. Они торопливо покидают берег и идут по тропе через виноградники и огороды.

Вдруг из-за соседней скалы взлетает в небо несколько ракет.

– Ложись!
– командует Маркин и первый падает на мерзлую землю.

За ракетами следуют трассирующие пули, слышатся пулеметные очереди.

– Не спят, гады. Надо торопиться, - предлагает Маркин.

Он идет впереди, бесшумно. Радист с первых шагов спотыкается и падает.

– Ставь ноги крепче, - шепчет ему старший лейтенант.

Через полчаса подкрались к Севастопольскому шоссе.

Маркин уходит в разведку, а Якунин и радист выжидают в кустах. Над самой головой трещат моторы, с полузатемненными фарами по шоссе проскакивают мотоциклисты.

Возвращается Маркин.

– Самое время переходить дорогу, патруль только проскочил.

Первый перебегает дорогу Маркин, присматривается и дает сигнал радисту. Тот делает несколько шагов и... падает.

– Батареи, батареи... разбил, эх...
– кричит он истошным голосом.

– Тихо!
– Маркин подхватывает радиста и несет через дорогу, кладет под кустом.
– Можешь идти?

– Могу, только сильно зашибся. Эх, лучше бы на грудь упал, а то на батареи, - горюет паренек.

– Лучше бы ты совсем не падал, растяпа, - распекает его Маркин.

Они идут дальше. На вершинах красуются белые исполинские шапки, окаймленные черными линиями лесов.

Идут

по снежной целине. Рассветает. Радист выбивается из сил. Привал.

– Нам надо переждать до полудня, а потом на яйлу подниматься, там тропа на Чайный домик, - предлагает Якунин.

Попеременно помогают радисту.

К закату добрались до западного участка яйлы. Якунин уходит на разведку, а Маркин дает обессилевшему радисту глоток спирту.

Тропа все круче. Вот она вьется по кромке обрывистой скалы. Радист бледнеет, руками хватается за снег. Неожиданно он вскрикивает и падает.

– Дер-жи-ись!
– Маркин бежит на помощь, но поздно. Радист исчезает.

Маркин и Якунин стоят над бездной, молчат.

– Э... э... э!
– кричит Якунин.

В ответ ни звука...

Через час Якунин и Маркин находят радиста... Он без дыхания лежит на глыбе диорита... Рация и батареи разбиты.

– Эх и везет, черт возьми!
– кричит Маркин и закрывает руками лицо.

29

Ставим на ноги Севастопольский отряд в буквальном и переносном смысле слова. Им сейчас командует Митрофан Зинченко. Дали им пограничников, муку из калашниковского запаса, станковый пулемет, одного быка, взятого у румын, пару лошадок.

Только тремя весенними днями порадовал февраль, потом пошла кутерьма: закружило снегом, завыли ветра по всему кругу. Над горами торчмя стали тучи.

То валом валит снег, то воздух леденеет, а вместе с ним леденеем и мы.

Комиссар увлекается - днюет и ночует у севастопольцев, он божится и клянется: создадим самый боевой отряд! Дай бог!

Я готовлю связь на Севастополь. Посылать наобум нельзя, тут не должно быть никакой осечки. Главное - кого послать?

Начштаба Иваненко решительно предлагает: Азаряна! Хороший ходок, знает местность, физически еще крепок.

Все верно, но не нюхал пороха, а дорога такая, что его вдоволь наглотаешься, и без привычки можно задохнуться.

Байки Азаряна о необычных происшествиях, которые якобы с ним. приключались на яйлинских тропах между Чайным домиком и Центральным штабом, мало кого утешают. Все знают - это обычный треп.

Конечно, нельзя списывать со счета те физические муки, которые претерпевал партизанский связной на яйлинских тропах. Переход по яйле, да еще зимой, и сейчас, в дни мира, не каждому по плечу. Но каждое время дает свою оценку поступкам. То, что сегодня можно принять за героизм, в те дни считалось обычным. Для перехода же через линию фронта одного умения шагать по тропам было совсем недостаточно.

Азарян отпадает.

Михаил Томенко!

Этот подходит по всем статьям. Томенко командует группой в возрождаемом Севастопольском отряде. Он единственный командир-ветеран. Можно ли его отнимать от Зинченко?