Крымский Джокер
Шрифт:
Понимаешь, Витёк — все далёкие события и люди, сильно повлиявшие на мою жизнь, видятся мне сегодняшнему более отчётливо, чем прошлая неделя. И, когда я, пытаясь обмануть время, заводил некое подобие дневника, всё мною написанное, каким-то непостижимым образом превращалась через несколько лет в творение чужого пера и фантазии.
Где-то здесь кроется сильный подвох природы, — ощущал я своим сумбурным сознанием.
И в тщетных попытках перепрыгнуть через изменчивость мироощущения, я снова и снова обращался к книгам. Мне казалось, что вот-вот скажется то, о чём так много и безнадёжно пишутся тысячи страниц. Но
Но я отвлёкся…
Моего нового друга звали Игорь Гладков. Имел он богатых родителей на Севере. Также безусловно имелись в наличии у этого весёлого паренька две вещи: немного фантазии и стойкое пристрастие к дешёвым спиртным напиткам. Зачем он приехал в Крым, и уж тем более зачем поступил на матфак — остаётся загадкой для меня и по сей день. Сам он объяснял это своим восхищением процессом решения задач и сверкой результата с правильным ответом. Причём восхищало его вечное несовпадение этих двух цифр. Почему-то в свои семнадцать, он отпустил бороду, и это сомнительное украшение его добродушного, слегка рябоватого лица, смотрелось скорее как постоянная похмельная небритость.
Тем не менее, Борода имел очень независимый вид. Курил «Беломор», знал все цены на спиртное, и места, где можно разжиться бухалом в любое время суток.
Впереди у нас, первокурсников, маячил колхоз. То есть то место, где весь сентябрь и часть октября будущие преподаватели и профессора должны были ползать раком по мёрзлой земле, выдирая из неё различные гниловатые дары природы. Плюс, как нам объявили, мы должны отрабатывать свои харчи, которыми нас будут потчевать в местной колхозной рыгаловке. Этот минимум рабства оценивался в три рубля сорок копеек ежедневно. Так что лень была поставлена в некие границы. И на мой глупый вопрос о том, что будет, если я не вытяну норму, прозвучал вполне конкретный ответ: «Вычтем из стипендии».
Но всё равно большей массой первокурсников овладело предвкушение некоего первого самостоятельного шага. Создавались небольшие группки по интересам. Выпускались стенгазеты. Назначались различные ответственные неведомо за что. Делались какие-то складчины и приобретения. Но весь этот детсадовский студенческий энтузиазм мало трогал наши с Бородой юные сердца. Ибо двух студиозов волновало только одно — наличие в сельмагах региона достаточного количества дешёвого спиртного. «Не бзди, утешал меня со знанием дела приятель, — наверняка у селян имеется море самогона».
И надо же так случится…
На небе со скрежетом провернулись какие-то заржавелые шестерни — и прямо накануне отъезда у нас появился третий единомышленник. Ставший впоследствии идейным вдохновителем и организатором всей асоциальной деятельности небольшого круга людей, в который входил и я.
Сцена появления этого персонажа просится в отдельный рассказ.
Решив вспрыснуть прощание с двухнедельной учёбой в уже немного надоевшем университете, я и Борода приобрели дюжину бутылочек сухого винца под романтическим названием «Струмок». Пить его без добавления сахара было невозможно. При первой дегустации этого нехитрого пойла невольно приходила в голову мысль о близком
Выпив по паре бутылок, мы обсудили достоинства и недостатки наших сокурсниц.
Странно, что при наличии на первом курсе матфака ста сорока особей женского пола и всего около тридцати мужского, на факультете имелся серьёзный пробел с симпатичными мордахами и, уж совсем полный провал с нормальными фигурами. Эта несправедливость нас весьма угнетала. Она же и явилась причиной посещения двумя благородными студентами соседней женской комнаты. Правда, это случилось после девятой бутылочки чудного напитка «Струмок», и некоторых словопрений по поводу доказательства теоремы Коши о пределе последовательности. Но приличия были соблюдены: в девичью комнату нами было привнесено три бутылки сухаря и, как нам казалось, неотразимое обаяние двух благороднейших донов.
Девушки были заняты сборами в колхоз. Но выпить, тем не менее, предрасположены.
Как, впрочем, в любое время суток, и практически любые девушки, проживавшие в нашем славном ковчеге, именуемом «Общежитие номер два математического факультета».
Не успели мы открыть второй пузырёк с сухачевским, как двери распахнулись, и двое бухих мордоворотов с факультета географии внесли распростёртое матерящееся тело.
Аккуратно положив его на пол возле электрокамина, один из носильщиков, немного заикаясь, сказал: «С-саша назвал номер вашей комнаты. В-возитесь с ним сами. Мы уже его носить не можем». Затем они безмолвно исчезли.
На принесённом теле были интеллигентного вида очочки. В небольших тёмных глазах за стёклами скакал нехороший огонёк. Длинный благородный нос говорил о несомненном родстве незваного гостя с римскими патрициями. Небольшие залысины свидетельствовали о незаурядности интеллекта и глубоких мысленных процессах. Да и фразы, вылетавшие с слегка припухлых губ субъекта вместе со слюной, вызывали уважение:
— Чо за гонки! Мне здесь не в кайф! Бычьё!..
И прочие достойные вещи и пожелания рассыпались по комнате как жемчуг.
Девчонки же, как ни странно, заулыбались:
— Это же Шурик! Шурик, здравствуй, золотой ты наш!
Шурик попытался подняться, но, после тщетной попытки опереться о пол ногами, снова устало прилёг на ковёр и с третьей попытки закурил папиросу.
Мы с Игорем одурели от такого тёплого приёма столь хамовитой враждебной личности. Между нами и девицами произошло быстрое объяснение. И всё выяснилось. Шурик, или Саша Кузьмин, учится с нами на курсе. Сам он из Ялты, куда уже возил дня три назад девушек на экскурсию. Интеллигент в пятом поколении. Книголюб и философ. Острослов и искромёт. Очарователен и любезен с дамами. Предупредителен и корректен с парнями.
— Идите вы…нах… — вежливо подтвердило лежащее тело.
И в колхоз он едет с нами. Но имея при этом одно бесспорное преимущество: его двоюродный брат уже студент четвёртого курса. И он открыл Шурику все тайны поведения и все подводные рифы колхозного студенческого бытия. Так что, в некотором роде, Саша является экспертом досуга и труда в сельской местности.
Мы с уважением посмотрели на долговязое тело, которое перевернулось на бок и с интересом стало ковыряться спичкой в розетке.