Крысы (сборник)

Герберт Джеймс

— Зачем утруждать себя борьбой? — спрашивал голос. — Зачем сопротивляться, если смерть неизбежна?

Брайс попытался сбросить с себя металлическую койку, но тут подплыл матрац и опустился ему прямо на лицо, словно стремясь удушить по тайному сговору с водой.

— А чем плох такой вариант смерти? — лукаво спросил внутренний голос. — Уж это будет получше, чем безумие и боль.

Койка приподнялась на несколько дюймов, потом снова тяжело опустилась, будто к ней добавился новый вес. А может быть, просто кто-то взобрался на нее, спасаясь от наводнения?

— Всего-то одна-две неприятные минуты, прежде чем погрузиться

в сон, в сон, более глубокий и мирный, чем любой из твоих прежних снов. Его уже никогда и ничто не прервет, ничто и никогда не посягнет на него. И никогда уже тебя не потревожит эта жизнь.

— Да, — отвечал голосу Брайс, — это было бы так хорошо, так желанно. Но вот эта боль, как мне перенести ее сейчас?

— Легко. Ты только не сопротивляйся этому, ведь это тайна, это выход. Всего лишь несколько неприятных мгновений, а потом ты поплывешь. Вот увидишь.

— Я что, уже сошел с ума? Неужели эта болезнь ударяет так быстро?

— Нет-нет, ты не сошел с ума. Просто такое бесхлопотное умирание будет самым мудрым из всего, что ты когда-либо сделал.

— Но мои легкие рвутся на куски. Они болят, болят!

— Это ненадолго. Дыши в воде. Один глубокий вдох — и больше не будет никакой боли. — Я не могу. Я боюсь.

— Это легче, чем ты думаешь.

— Кто ты?

— Я твой друг. Я — это ты.

— А ты останешься со мной?

— Всегда.

— Навеки…

— И во веки веков...

— ...аминь?..

— ...аминь…

Огромным пузырем последний воздух судорожно вышел из тела Брайса, и хотя он в ужасе еще пытался кричать, хотя его руки и голова еще бились в воде, боль, как и обещал внутренний голос, была недолгой. Ласковые покровы бессознания, подобно шелковистой ткани, окутали его глаза, ослабло и унеслось прочь неудобство от невозможности дышать, улетучивалась боль. Ощущение беспомощности уже не было таким страшным, а страдания стали утихать и мучили теперь меньше, меньше, меньше...

Это было именно так, как сказал голос: “Легко”.

И никогда больше не бежать от истребления, не страшиться неопределенного будущего, не быть жертвой болезни, разрушающей разум и тело. И больше никаких огорчений. Не жалеть же о них! Угасающая печаль. Спокойный, бережный дрейф. Внутренний голос не солгал. Вот и тяжесть с груди исчезла. Всплытие. Вверх. Восхождение. Вверх. Что-то дергает его? Бьет его? Чьи-то руки на нем? Нет, только не это. Только не сейчас! Все уже решено! Все сговорено! Оставьте меня-я-я-я...

Брайс продрался сквозь пузырящуюся поверхность, вода струёй хлынула из его легких, а он все еще пытался освободиться от рук, выдернувших его из этого безмятежного покоя. Удушье заглушало его протесты, вернулась и боль, корежащая его мышцы. А два человека тем временем уже крепко держали его.

— Ударь его посильнее по спине! — завопил Фарадей. — Он же захлебнулся.

Яркий свет ослепил Брайса. Он чувствовал, как кто-то возится с ним. Неожиданно мощный удар обрушился на его спину, и изо рта Брайса вылетел фонтан воды и рвоты, пройдя чуть выше двух державших его людей. Еще один удар, и его снова стошнило. Он в отчаянии всасывал воздух, непроизвольно вдыхая и вдыхая его, хотя всего какое-то мгновение назад ему казалось таким облегчением, что этот воздух совершенно не нужен.

Веббер, один из двух инженеров, отправившихся вместе с Фарадеем в корабельный лазарет, стоял позади Брайса и колотил этого офицера Гражданской обороны

между лопатками. Правда, не кулаком, а ладонью. Тело Брайса отреагировало извержением из горла и легких, так что дальнейшая нужда во вмешательстве извне отпала.

— Похоже, что мы подоспели к нему как раз вовремя, — крикнул Веббер Фарадею.

Второй инженер, Томас, тем временем помогал той самой женщине, которая свалилась с верхней койки на Брайса и пригвоздила его к полу своим весом. Томас оттащил ее к двери, здесь поток был уже не таким неистовым: уровни воды внутри корабельного лазарета и снаружи его сравнялись. И все-таки напор воды был еще достаточно сильным, чтобы заставить шататься и даже падать. Преодолевая тяжесть женщины-истерички, Томас в полной темноте молотил руками и ногами, пытаясь в то же время отодрать руку, крепко обвившую его шею. Наконец он освободился от этого захвата и вытолкнул сам себя вертикально вверх. Женщина, вцепившись в него, поднималась вместе с ним. Это грозило потопить их обоих. Томас решил, что спасать ее не стоит.

Он оттолкнул женщину прочь, задержав руку на ее горле, и тут же обрушил кулак на повернутое к нему лицо. Под суставами его пальцев хрустнули зубы. Женщина, судорожно выпуская пузыри, стала опускаться вниз. Ошеломленный тем, что он сделал и тем не менее все-таки успокоенный освобождением от этого груза, Томас поплыл к двери, не обращая внимания на крики за спиной.

Фарадей хорошо видел все, что произошло, и содрогнулся от гнева, не в силах чем-то помочь женщине. Руки его были заняты Брайсом, обмякшим так, будто ему очень хотелось утонуть, и не выказывающим никакого желания спасаться. Но, к изумлению Фара-лея, “утопленница” уже бушевала на поверхности, всего в нескольких футах от него. В глазах ее было изумление, но все еще и мольба о помощи. Продолжая одной рукой помогать Вебберу удерживать Брайса стоймя, Фарадей другой дотянулся до женщины. Она снова стала уходить под воду, но он крепко ухватил ее за руку и потащил к себе. Ее голова уткнулась ему в грудь, и женщина мгновенно успокоилась, как бы вверив Фарадею свое спасение.

— Давай выбираться отсюда! — крикнул Фарадей Вебберу. — Мы здесь больше уже никому не поможем!

Он крикнул, чтобы и остальные следовали за ними, надеясь, что его услышат, и в то же время отводя взгляд от дальней секции лазарета. Фарадей боялся увидеть там нечто такое, что вынудило бы его пробраться пониже и помогать. Нет, этих двоих, Брайса и женщины, ему было достаточно.

Тесно сбившаяся четверка начала продвигаться к двери, борясь с подводным течением и следя за тем, чтобы не врезаться в какие-нибудь невидимые препятствия. Брайс позволил нести себя, не помогая своим спасителям, но и не мешая им. В голове его теснились странные, беспорядочные мысли — какая-то мешанина сожаления и радостного подъема. Он уже знал, что такое смерть, и это оказалось не так уж и страшно.

— Нет, в самом деле ни капельки не было жутко? — Ну, может быть, совсем чуть-чуть.

— Но ведь бесконечность лучше, чем жизнь с этой ужасной болью.

— О да, все что угодно, только не эта боль.

— Ну, так давай не забывать об этом мерзком унижении — грядущем безумии.

— Нет-нет, не будем забывать этого. — О, как приятна смерть.

— Да.

— И никакого подлинного забвения.

— Нет.

— Ну, так куда же ты теперь направляешься?

— Я... я не знаю. Они помогут...