Крысы в городе
Шрифт:
Все участники стрельбы находились на тыловом рубеже и сидели в курилке на лавках, окружавших яму с песком.
Инструктор — мужчина в камуфляже, с бритой головой и злыми маленькими глазами — вызывал проверяемых на огневой рубеж по одному или по два.
Здесь не командовали: «Ложись!», «Заряжай!», «Огонь!» Для всех звучала одна команда: «Пошел!»
И упражнения у всех были разные. Перед началом проверки каждый тащил жребий и сам себе выбирал испытание.
Глядя на происходившее, Лекарев понял — стрелять «карташовцев» научили круто.
— Коршун, пошел! —
— Отлично, Коршун! Рубака, пошел!
Очередной стрелок двинулся слева, ему пришлось повторить действия Коршуна в зеркальном отражении. Но это не сказалось на результате. Все три мишени оказались пораженными точно и быстро.
— Как они так ловко расстегивают плащи? — заинтересованно спросил Лекарев.
Довольный возможностью показать свою осведомленность, Псих пояснил:
— Расстегиваться не надо. У них полы стянуты резинками. Потянул в стороны, и стреляй.
То, что увидел на стрельбище Лекарев, потрясло его и расстроило. Перед его глазами демонстрировали выучку люди, готовые к бою: тренированные, крепкие, злые, с дикими необузданными характерами. Все они умели стрелять. И стреляли. С бедра. С двух рук. В прыжке. На бе…
В родной придонской милиции не найдется и пяти человек, способных на такое.
Псих, отлучившись на некоторое время, сходил к инструктору. Поговорил с ним. Вернулся. Сообщил довольно:
— Полковник разрешил тебе пострелять. Лекарев попытался отказаться от предложения.
— Плечо все еще не прошло.
— Я сказал; он придираться не будет.
Псих принес и отдал Лекареву пистолет Макарова.
— Держи.
Повинуясь привычке, въевшейся со времени армейской службы, Лекарев автоматически взглянул на номер. ГВ 8320 Д.
И сразу во рту появился соленый привкус. Это была машинка Денисова! Сколько раз тот шутя говорил: «Персональный номер. Д — это Денисов».
— Чечен, пошел! — скомандовал инструктор. Стараясь не выдавать обуревавших его чувств, Лекарев двинулся вперед. На ходу вставил магазин в рукоятку. Передернул затвор.
Он шел не спеша, и мишень поднялась, когда он находился от нее шагах в шестидесяти. Он вскинул обе руки, помогая больному плечу, и, почти не целясь, раз за разом стал нажимать на спуск. Вдали маячила черная фигура, примерно такая, какую он видел в ночь, когда убили Денисова. И все — свою злость, неумение прощать пролитую кровь — он пятью ударами вбил в ненавистный фанерный лист.
Мишень упала. Лекарев опустил пистолет и остановился. Инструктор широкими шагами сам сходил к мишеням. Вернулся, держа поднятый вверх большой палец правой руки.
— Чечен! Ты мне всю мишень раздолбал! Ну, рахит! В лексиконе этого крепкого человека бандитского вида слово «рахит» оказалось большой похвалой.
Лекарев и Псих протолкались в лагере до
Стемнело. Дождь все еще моросил. В казарме зажглись окна. Лекарев стоял у деревянной балюстрады, держась за резной столб, подпиравший навес. Из дверей казармы вышел человек. Он задержался у входа, расстегивая ширинку.
Сильный порыв ветра качнул фонарь, висевший на столбе. Лампочка неожиданно погасла и тут же снова вспыхнула. Вспышка осветила лицо боевика. Лекарев даже вздрогнул от неожиданности: это был тот самый бандит, черты которого он разглядел в желтоватом всполохе пистолетного выстрела. Ночью, когда тот стрелял в Денисова. Он, должно быть, видел этого человека днем, но даже мысли не мелькнуло, что они уже где-то встречались. И лишь внезапно погасший и тут же загоревшийся свет воскресил утраченные памятью черты ненавистного лица.
Да, это был тот самый тип, что стрелял в них на ночной дороге. Теперь понятно, откуда пистолет коллеги и напарника попал в арсенал боевиков.
— Кто это? — спросил Лекарев у Психа.
— А что? — тот неожиданно насторожился.
— Что ж он, гад, дует возле двери?! Псих засмеялся.
— Не бери в голову — он такой. Шибко крутой. На свое же дерьмо с ножом кидается. Пасется тут. Друг начальства.
Уже ночью, придя в Тавричанку, Лекарев попил чаю, обул сапоги, набросил на плечи плащ-накидку и пошагал на станцию. Он успел на последнюю электричку, которая шла в При-донск.
Лекарев вернулся домой далеко за полночь. Шел по тихой полуосвещенной улице, впервые чувствуя напряженность, с которой в это время по городу ходили запоздалые прохожие. С особой опаской он проходил мимо подворотен и углов домов на перекрестках улиц. Хотя рука уже практически не болела и он уже начал накачивать мышцу гантелями, вступать врукопашную с кем бы то ни было не стоило.
Судя по порядку, царившему в квартире, Фрося сюда заглядывала регулярно. На душе потеплело. В шкафу, отыскивая полотенце, он увидел на полочке вязаную кофточку жены. Взял, помял в руках, потом воткнул в нее нос, вдыхая родной, волнующий запах. Потом разделся, прошел в ванную. Пока набиралась вода, долго разглядывал в зеркале осунувшееся лицо. И остался недоволен человеком, которого сам почти не узнавал. Кто он? Наивный чистоплюй, дурак, считающий себя умным, или осел, старающийся идти против течения?
Вспомнился разговор, который у него произошел с отставным полковником Потаповым, который приехал в центральную районную больницу станицы Рогозинской к умиравшему приятелю. Выйдя из клиники, полковник увидел Лекарева, сидевшего на лавочке в тени каштана, и подошел к нему.
— Можно присесть? — Полковник был в старенькой, но абсолютно чистой, хорошо отглаженной армейской форме с золотыми погонами и широким набором орденских планок на груди.
— Садитесь, — у Лекарева не было причин отказать ему.