Крысы в городе
Шрифт:
— Без дела ты вряд ли заглянешь. Верно? Все бежишь по следу?
— Работа…
Кольцов примирительно улыбнулся.
— Я не в упрек. Раньше мы хоть на марксистских семинарах в обкоме встречались. — И тут же, бросив взгляд на наручные часы, перешел на деловой тон. — Ладно, давай без предисловий. Мне скоро ехать.
— Много дел?
— А ты не знаешь, верно? Много — не то слово. Выше головы. Вселенский потоп. По пять дел на каждого сотрудника сразу. Вот и крутимся: три подбрасываем, два в руках нянчим.
— Это верно, —
— Кто это? Не помню. — У Кольцова сразу пересохло во рту. — Через меня этих татар прошло…
То, что Кольцов открещивается от знакомства с Саддамом, Рыжова не удивило. Но зачем же так топорно и грубо? С перепугу только.
— Его ты должен помнить. Во-первых, он не татарин. Азербайджанец. Во-вторых, вор в законе. Кличка Саддам. Это имя у нас не слыхал только глухой.
— Саддам? — Кольцов понял, что переиграл, и начал сдавать назад. — А что с ним?
— Появилась надежда взять его. Потому хотел бы услыхать от тебя объективную характеристику. На задержание у Горчакова уже есть разрешение. А я люблю представлять клиента исчерпывающе ясно: чего от него можно ждать, как он будет вести себя.
— Вряд ли я тут смогу помочь. В чем его обвиняют?
— В причастности к нелегальному сбыту оружия. Кольцов, скрывая растерянность, громко присвистнул.
— Это новость! Когда Саддам шел через управление, я еще не работал. А сам он был начинающим жучком. И не Саддамом его звали, а Бакинцем. Новобранец на побегушках. Правда, тогда его прокрутили через расследование, но ничего серьезного доказать не смогли.
— Теперь докажут. Хуже всего, у Саддама блат в городе. На него кто-то работает в ваших органах.
— Обвинение серьезное.
Кольцов вдруг почувствовал себя так, будто висит над пропастью и не знает — сорвется вниз или сумеет выбраться на твердь. Но внешне ничто не выдавало его испуга. Он умел владеть собой, лишь начинал говорить более медленно, нежели обычно. Сейчас он обдумывал каждое слово, чтобы сделать его не только убедительным, но и по возможности более нейтральным.
— Надеюсь, есть доказательства?
— Пока предположения. Возьмут Саддама — сюжет раскрутят. Это уже дело техники.
Кольцов еще раз взглянул на часы. Сказал озабоченно:
— Извини, время поджимает. Мне пора ехать. Если можешь, приди завтра. Я дам команду подобрать по Бакинцу все материалы. Не сможешь — пришлю к тебе.
Они расстались вполне дружески. Кольцов казенно улыбался, жал руку, но вид у него был отсутствующий. Мысленно он витал совсем в других сферах. Саддама надо было срочно убирать. Любыми способами, любой ценой. Если его возьмут, Горчаков раскрутит нитку, и она поведет сюда, в этот беспокойный, но такой дорогой кабинет. На битую карту нечего ставить.
Едва дверь за Рыжовым закрылась, Кольцов взялся за телефон.
— Я уехал.
Из управления черным ходом он прошел во двор, где стояли автомобили начальства. Направился к «волге» ПДА 00-20 с панелью красных мигалок на крыше. Водитель торопливо выскочил из машины — открывать перед начальством двери.
— Сегодня можешь гулять. — Кольцов даже не поздоровался. — Я съезжу сам.
К такого рода штучкам водитель давно привык. На важные встречи шеф ездил без него. Это стало правилом.
Выехав из города, Кольцов взял направление на Тавричанку. Гнал на предельной скорости. Бдительные стражи дорожной безопасности автоматически вскидывали полосатые жезлы, однако, заметив мигалки, делали руками цирковые движения и вместо поднятого над головой жезла у козырька оказывалась рука, отдающая честь.
В Тавричанку Кольцов поспел к обеду. Дом Саддама на окраине села нашел без труда. Он поражал такой вызывающей роскошью, что даже у Кольцова, видавшего немало богатых дворцов «новых русских», отпала челюсть. Мелькнула мрачная и в то же время злорадная мысль: «Что он, сволочь, вечно жить собрался?»
Саддам и Бакрадзе ходили по двору усадьбы, размышляя, как и где разбить цветники, где посадить яблони, а какое место отдать вишне. Услышав шум подъезжавшей машины, оба подняли головы. Появившегося у калитки Кольцова Саддам встретил неласково.
— Э, — сказал он раздраженно, — я всех просил сюда не приезжать.
— Я не все. — Кольцову передалось раздражение хозяина. — Ты это должен знать.
Но Саддам уже почуял неладное. Осторожность хищника с возрастом не притупляется, а становится более острой.
— Ладно. Раз приехал — ты гость. Пошли в дом. Будем обедать. — И сразу задал главный вопрос: — Что случилось?
— Все плохо. — Кольцов не пытался скрывать озабоченность. — Горчаков получил разрешение задержать тебя…
— Гетферран! — Саддам не выбирал выражений, ругаясь и по-русски, и по-азербайджански. — Ты куда смотрел? Я тебе давно говорил, надень на этого осла узду. Пусть она будет золотая, я бы заплатил. Теперь придется его убирать.
— Не так просто. — Кольцова раздражала самоуверенность Саддама. — Насколько я знаю, бумаги у Горчакова уже на руках.
— Подавится. Бумаги — его проблема.
Кольцов сдержал мат, который так и просился на язык.
Саддам воспринял это как проявление смирения и смягчился.
— Хватит о ерунде. Пошли обедать.
За столом Кольцов вернулся к беспокоившей его проблеме.
— Ты зря так спокойно относишься к моему предупреждению. Если Горчаков возьмет тебя, за тобой потянут меня. Нас тогда уже никто не вытащит из ямы.
— Боишься за меня или за себя?
— За обоих.
— Спасибо, за меня не беспокойся.