Крюк. Лабиринт
Шрифт:
Его грезы неожиданно прервал тоненький встревоженный голосок:
— Джек! Джек!
Он посмотрел вниз на верфь, где за решетчатым окном главной тюрьмы показалось маленькое перепачканное личико девочки.
— Как, по-твоему, что ты делаешь? Почему ты играешь с ним? Посмотри на меня, Джек! Ты думаешь, тебе весело, но это не так! Ты бы не поступал так, если бы мама с папой были здесь!
Джек молчал. Хук спустился с «Длинного Тома» и направился к Джеку с едва заметной улыбкой на лице. Он подошел и обнял мальчика рукой.
— Ты знаешь, кто она, Джек? — спросил он мягко.
Джек дернулся:
— Конечно.
— Это я, Джек! —
— Она такая шумная, — прошептал Хук с грустью в голосе. И, помолчав , он спросил: — Так что же, как ее зовут?
Джек нахмурился:
— Э-э... — Он вдруг понял, что не помнит.
Теперь улыбка Хука стала более явственной. Дела его шли куда лучше, чем он предполагал.
— Я — Мэгги, твоя сестра, ты идиот! — закричала она. — Когда я выберусь отсюда, то переломаю все твои игрушки! Я переверну вверх дном всю твою комнату так, что ты не узнаешь ее! — плакала она. — Это — я! Неужели ты ничего не помнить? А маму и папу? Их ты помнишь? Джек, это я!
Мэгги в отчаянии смотрела, как Хук поднял Джека с «Длинного Тома» и, положив ему руку на плечо, увел прочь. Джек едва помнил ее, и совершенно забыл ее имя.
Она бессильно повисла на тюремной решетке, ее нижняя губа дрожала. Ей очень, очень, очень хотелось к маме и папе!
— Мама, — сказала она тихо.
Тоненький голосок за ее спиной прошептал:
— А что такое мама?
Она обернулась и увидела крошечного Потерянного Мальчика, во все глаза смотревшего на нее. Остальные сгрудились за ним в темноте. Все они были грязные, оборванные и нечесаные. Они смотрели вверх широко открытыми глазами. С рассвета до заката пираты заставляли их пересчитывать сокровища Хука. Их цепями приковывали к сундукам и заставляли снова и снова перебирать побрякушки, сортировать, протирать и складывать их назад. Над ними стояли надсмотрщики с хлыстами. Пираты принесли им в ведрах ужасную еду и грязную воду. Мэгги ненавидела все это и была близка к тому, чтобы остаться в хуковской школе.
Дети-рабы выжидательно смотрели на нее.
— Неужели никто не помнит свою маму? — спросила она недоверчиво.
Они переглянулись и отрицательно замотали головами. Мэгги слезла с ящика, на котором стояла.
— Что здесь со всеми происходит? — спросила она.
— Что такое мама? — почти беззвучно повторил все тот же мальчуган.
Мэгги задумчиво нахмурилась. Ее глаза опустились вниз на любимую ночную рубашку с фиолетовыми сердечками на кремовом фоне. Джек носил пиратскую шляпу. Глупый старый Джек.
— Мамы... — сказала она, подойдя к тому месту, где на полу спал маленький мальчик. Он постанывал во сне, потому что ему снились кошмары. Мэгги подняла его голову, взбила подушку и положила его голову обратно. Стоны прекратились.
— Мамы всегда делают так, что вы спите на прохладной стороне подушки, — тихо сказала она и села, глядя в их тревожные лица. Один за другим они подходили поближе к ней и окружали ее плотным кольцом. Неожиданно она вспомнила про бабушку Уэнди и ее истории о Питере Пэне. — Пока вы спите, — продолжала она серьезно, — они приводят ваши мысли в порядок. Так что, проснувшись, вы обнаруживаете, что все хорошие мысли у вас на поверхности и всегда под рукой.
В ответ на эти слова она увидела только пустые взгляды.
— Вы не знаете, о чем я говорю, не так ли? — Они отрицательно качнули головами. Она еще немного подумала. — Мамы — это здорово, — попробовала она объяснить по-другому.
— Они кормят
В ответ — все равно пустота и непонимание. Только вон там!.. Кажется, один маленький мальчик стал припоминать. И там! Еще один почесал задумчиво голову.
Мэгги наклонилась.
— Они приклеивают вам пластырь, когда вы порезались, в дождливые дни они пекут вам пироги и поют песни и...
— Погоди! — воскликнул один Потерянный Мальчик. — Я вспомнил! Это не песни, а колыбельные!
— Правильно! — обрадовалась Мэгги.
— Спой нам колыбельную! — попросили остальные. — Спой!
Мэгги улыбнулась:
— Хорошо!
Она расправила свою помятую рубашку, откинула назад светлые волосы и нежным голосом запела.
Хук, Сми и Джек стояли на корме, перегнувшись через леер, и смотрели в сторону бухты, где неверлэндские луны отбрасывали чудесные, разноцветные рисунки на океанскую поверхность. Услышав голос Мэгги, они как один подняли головы. Покоренные ее пением, они задумались каждый о своем и надолго замолчали. Потом Джек прошептал едва -едва слышно:
— Моя... моя мама поет эту песню!
Хук мгновенно пришел в себя, и злость тут же сменила выражение восхищения на его угловатом худом лице. Он поднял свой крюк и впился глазами в Сми:
— Сделай же что-нибудь! — процедил он в ярости.
Сми выпрямился и похлопал Джека по плечу.
— Ну что, приятель! — заорал он, как будто созывая свиней. — Давай пойдем еще на «Длинного Тома»!
Он проводил Джека к пушке, посадил его наверх, подбежал с другой стороны, сам взобрался на нее и начал беситься и вопить так, как будто в жизни не испытывал большего веселья, чем сейчас.
Хук подошел к другому лееру и посмотрел вниз на доки. В луче лунного света он увидел Мэгги Бэннинг, сидевшую на полу тюремной камеры.
В это время далеко-далеко Питер Бэннинг один взбирался на Дерево Никогда, чтобы посмотреть оттуда на последние лучи заходящего солнца, разбросанные по воде, и лунный свет, пришедший им на смену. Вдруг он как-то неуверенно остановился. Внизу, на фоне темных гор мерцали огнями пиратский город и «Веселый Роджер». Воздух был так чист, что он видел даже крошечные людские фигурки, сновавшие вдоль верфи и по улицам, среди разрушенных остовов кораблей. Было так тихо, что ему даже слышались звуки их шагов.
Но вдруг до него донесся, и в это невозможно было поверить, чей-то голос, который пел прекрасную, нежную колыбельную.
— Откуда я знаю эту песню? — с удивлением подумал он.
Он закончил ужинать, когда стало надвигаться что-то вроде тумана. Потерянные Мальчики толпились возле него, тарахтели каждый со скоростью ста слов в минуту, спрашивали его то об одном, то о другом, стараясь быть к нему поближе. Он улыбался им, приветливо кивая головой, коротко отвечал на их вопросы — все это время размышляя о случае с кокосами и стараясь понять, что же все-таки произошло. В какой-то момент, только момент, он, как бы это выразиться, совершенно изменился. Смешно сказать, но невозможно как-то иначе описать это. Никогда прежде он не смог бы разрубить кокосовые орехи, даже если бы они просто лежали на столе, а уж тем более, если бы они проносились в воздухе. Это была такая невероятная удача! Просто счастливая случайность.