Ксеноцид
Шрифт:
— Гениальная и добрая, — поправил ее Эндер.
— «И никогда не сравнюсь с нею», — закончила Эля.
— Давай я расскажу тебе кое-что о богах, — предложил Эндер. — Пускай даже ты, не знаю какая мудрая и сильная, всегда найдется кто-нибудь мудрее и сильнее. Когда же встретишься с кем-нибудь самым мудрым и сильным, чем все остальные, всегда думаешь: вот это бог. Это совершенство. Но ведь ты не можешь знать, не имеется ли где-то другой, по сравнению с которым твой бог это просто червяк? И еще другой, более сильный, более мудрый, лучший в чем-нибудь особенном. Потому-то я и скажу тебе, что я думаю о богах. Мне кажется, что истинный бог не
— Цинь-цзяо хотела меня учить.
— Пока ты была послушной и делала, что она тебе приказывала, — вмешалась Джейн.
— Я не достойна, — заявила Вань-му. — И слишком глупая, чтобы быть такой же умной, как она.
— И все же, она знала, что я говорю правду, — заметила Джейн. — Сама же она видела только ложь.
— Разве ты богиня? — спросила Вань-му.
— То, о чем pequeninos и богослышащим только предстоит услыхать, я знала с самого начала. Лично я была создана.
— Чушь, — заявил Эндер. — Джейн, ведь ты же всегда верила, будто появилась из головы Зевса.
— Благодарю покорно, но я не Минерва.
— Насколько нам известно, ты просто появилась. Тебя никто не запланировал.
— Ах, как приятно это слышать. В то время, как все вы можете указать собственных творцов… или, по крайней мере, родителей или же родительское заведение, я единственный настоящий случай во Вселенной.
— Ты не можешь хотеть две вещи одновременно, — заметил Эндер. — Либо кто-то создал тебя с определенной целью, либо ты появилась по случайности. Именно это и означает случайность: нечто произошедшее, которого никто не планировал. Неужто ты хочешь каждый раз обижаться? Люди с Дао будут взбешены на Конгресс, когда узнают, что он с ними натворил. А разве ты обидишься, потому что с тобой ничего не сделали?
— Могу, если мне так захочется, — объявила Джейн голосом капризного ребенка.
— Тогда я кое-что тебе скажу. Я считаю, что ты не вырастешь, пока не перестанешь беспокоиться о целях или отсутствии целей у других людей. И не задумаешься над целью, в которую поверишь сама.
Поначалу обо всем рассказали Валентине. Видимо, потому, что именно в этот момент она, разыскивая Эндера по какому-то совершенно неотложному делу, вошла в лабораторию. Теория понравилась ей точно так же, как и Эндеру с Элей. Но, точно так же, как они, Валентина понимала, что, прежде чем признать гипотезу существования десколады в качестве регулятора лузитанской гейялогии, обэтом следует поговорить с pequeninos.
Эндер предложил вначале обо всем рассказать Садовнику, а только потом уже Человеку или Корнерою. Эля и Валентина сражу же согласились. Ни Эля, ни Эндер, хотя разговаривали с деревьями уже много лет, не освоили языка столь хорошо, чтобы разговаривать с ними без определенных сложностей. Более того, хотя об этом и не упоминали, с похожими на млекопитающих братьями они испытывали более близкое родство, чем с деревьями. Глядя на древесный ствол, как угадать, что он думает и как отреагирует? Нет, раз придется рассматривать сложные проблемы с pequenino, то уж вначале с братом,
Понятное дело, как только они вызвали Садовника в кабинет Эли и как только закрыли двери, Эндер понял, что разговаривать с братом будет вовсе не легко. После трех десятков лет работы с ними, он мог прочитать лишь самые примитивные реакции свинксов. На первый взгляд Садовник спокойно слушал, как Эндер повторяет ему все то, к чему они пришли после разговора с Вань-му и Джейн. Но нельзя было сказать, что сидел он неподвижно. Скорее, он напоминал мальчишку: крутился на стуле, оглядывался, смотрел куда в пространство, как будто слова Эндера были чертовски скучными. Понятно, визуальный контакт не был для pequeninos таким важным, как для людей; свинксы и не искали его, но и не избегали. Куда смотрел слушатель, не имело ни малейшего значения. Но pequeninos работающие с людьми, старались вести себя таким образом, который бы люди интерпретировали как внимание. Обычно Садовник прекрасно справлялся с этим, но вот сейчас даже и не пытался.
Только лишь, когда они закончили, до Эндера дошло, какое самообладание проявил Садовник, вообще оставаясь сидеть на стуле. Как только Садовник понял, что сообщение завершено, он тут же вскочил и начал бегать… да что там, метаться вдоль стен комнаты, прикасаясь ко всему, что только мог достать. Он не бил, не атаковал ожесточенно, как делал бы это человек, ничего не разбивал и не бросал под ноги. Скорее, всякий встреченный им предмет он ласкал, гладил, испытывал, выяснял фактуру. Эндер стоял неподвижно. Ему так хотелось обнять Садовника, каким-то образом утешить… Он достаточно хорошо знал pequeninos, чтобы понять — толь необычное поведение выражает небанальные и сильнейшие эмоции.
Садовник бегал до полного истощения сил. Потом он уже ходил по кругу, шатаясь, словно пьяный, пока, наконец, не столкнулся с Эндером, не обнял его и прильнул всем телом. В какой-то миг Эндер тоже захотел его обнять, но тут же вспомнил о том, что Садовник не человек. Подобные объятия ответа не требуют. Садовник держался за него так, как хватался бы за дерево. Он искал успокоения со стороны древесного ствола, безопасного места, чтобы переждать угрозу. Если бы Эндер тоже обнял его, то успокоения вовсе не принес бы. На сей раз ему нужно было ответить как дерево. Потому-то он застыл на месте и ждал. И только через какое-то время pequenino перестал дрожать.
Когда Садовник отступил, оба были залиты потом. Видно есть какие-то границы моего одеревенения, подумал Эндер. А может братские и отцовские деревья отдают влагу тем братьям, которые спасаются возле них?
— Это и вправду необычно, — шепнул Садовник.
Слова были столь абсурдно мягкими по отношению к только что разыгравшейся сцене, что Эндер не смог сдержаться и засмеялся.
— Ну да, — фыркнул он. — Действительно.
— Для них это вовсе не смешно, — укорила его Эля.
— Он знает об этом, — заверила ее Валентина.
— Тогда ему нельзя смеяться. Нельзя смеяться, когда Садовник так страдает.
И она залилась слезами.
Валентина положила ей руку на плечо.
— Он смеется, ты плачешь. Садовник мечется по кругу и карабкается на дерево. Мы все необыкновенные животные.
— Все происходит от десколады, — заявил Садовник. — Третья жизнь, материнское дерево, отцовские деревья. Вполне возможно, что даже и наши мозги. Наверное мы были бы всего лишь древесными крысами, пока десколада не сделала из нас фальшивых раменов.