Ксеркс

Дэвис Уильям Стирнс

Пелопоннесцы, которым надлежало защитить лежавшую между персами и афинянами Беотию, думали лишь о том, чтобы спасти самих себя, а посему возводили стену поперёк Коринфского перешейка.

Ксеркс приближался. А с ним подступала судьба. У берегов Саламина — под ясным летним небом, свидетельствовавшим о том, что и небо и боги равнодушны к постигшему Афины несчастью, находился греческий флот. Там было шестнадцать триер из Спарты, сорок из Коринфа, пятнадцать из Сикиона, десять из Эпидавра, пятьдесят из Трезена, три из Гермионы — все корабли Пелопоннеса. Самую великолепную часть флота составляли сто восемьдесят афинских кораблей. Эгинцы прислали двадцать четыре быстрых гребных судна. Если не считать этих мелких судёнышек, три сотни

и сорок восемь триер покачивались на синих волнах у берегов Саламина в узком проливе между этим островом и горой Эгалеос.

Навархи собрались вокруг Эврибиада.

Прибыл афинский вестник.

–  Варвары в Афинах, — объявил он.

И сразу началось смятение. Многие предлагали отплывать без промедления, другие склонялись к тому, что ещё можно постоять на защите Коринфского перешейка. Смятение парализовало даже самых храбрых: ведь Афины, к которым они не испытывали любви — из-за ревности, вызванной возвышением этого города, — теперь были полностью сокрушены судьбой.

–  Персы приложили факел ко всей Аттике, — доложил вестник. — Горят Феспии и Платеи.

–  Прошло только три месяца с того дня, как персы перешли Геллеспонт, — возроптали начальники кораблей.

И греческие племена принялись укорять друг друга. Каждое возлагало вину на прочих.

–  Афины покинуты, — продолжил вестник. — Лишь несколько стариков засели на Акрополе за деревянной стеной, считая, что таким образом исполняют пророчество пифии.

В басовитом ропоте голосов уже слышалось отчаяние.

–  Эта горстка несчастных попыталась защитить цитадель. Ксеркс вместе со своим войском занял Ареопаг — холм, расположенный напротив Акрополя. Воины Царя Царей гибли под тяжёлыми камнями, которые хилые, но доблестные защитники спустили вниз на врагов, подошедших к священным воротам.

В ропоте голосов проступило нечто похожее на восхищение.

–  А потом варвары обнаружили ведущую наверх по отвесной скале тайную тропу. Разве оракул не предсказывал, что персы захватят всё, что имеют Афины на суше? Когда защитники Акрополя увидели, что персы уже оказались наверху, они стали рубить друг друга мечами, бросаться вниз со стен, побежали внутрь храма. Но варвары убили всех, даже тех, кто держал в руках масличные ветви, а потом ограбили храм. И храм и цитадель лежат в руинах.

–  Мы отстроим их заново, с ещё большим величием! — воскликнул Фемистокл, делая шаг вперёд и не зная при этом, что словами своими он возвещает время Перикла.

Флотоводцы, окружившие главного среди них, то есть Эврибиада, принялись обсуждать, не лучше ли оставить воды Саламина и стать на защиту отечества возле Коринфского перешейка.

Фемистокл ничуть не сомневался в том, что союзники разбегутся по собственным городам и островам сразу же, как только отойдут от Саламина. Однако он не стал говорить об этом вслух. Но, вернувшись на палубу собственного корабля, он подробно обсудил этот вопрос со своим приятелем Мнесифилом.

–  Что будет, если союзники поднимут якоря? — вопросил Мнесифил.

И приятели посмотрели друг на друга понимающими глазами.

–  Тогда Эллада погибнет.

–  И никто, даже Эврибиад, не сумеет сдержать союзников, — проговорил Мнесифил. — Фемистокл, созывай новый совет.

Речь Фемистокл а была страстной и требовательной. Но Адимант, командовавший коринфскими триерами, бесцеремонно перебил его:

–  Фемистокл! Если ты бежишь на соревнованиях и срываешься с места прежде всех остальных, элланодик лупит тебя жезлом или нет?

–  Лупит! — согласился Фемистокл, не обращая внимания на колкость. — Но тот, кто засиживается на старте, не добудет лаврового венка.

И он вновь не стал говорить, что, по его мнению, союзники разбегутся во все стороны сразу же, как только соединённый флот отойдёт от Саламина, и предложил вниманию присутствующих совсем другие аргументы.

–  Эврибиад! — воскликнул он. — Судьба всей Эллады находится

сейчас в твоих руках. Ты спасёшь страну, если дашь врагу сражение возле этого острова. Не слушай тех, кто уговаривает тебя уйти от Саламина. Слушай меня и хорошенько думай. Возле берегов Истма нашим кораблям, более тяжёлым и не столь многочисленным, как персидские, придётся сражаться в открытом море. Мы потеряем Саламин, Мегары, Эгину. Сухопутное войско варваров последует за своим флотом и хлынет на Пелопоннес. И тогда земле наших богов будет угрожать опасность. Послушай моего совета. Здесь, в узком проливе, где ситуация складывается в нашу пользу, мы сумеем одержать славную победу и с горсточкой кораблей. Я знаю это, ощущаю, если угодно... Я слышу вокруг себя голоса, нашёптывающие мне об этом. Неужели мы должны бросить Саламин, полный наших детей и женщин? Потом, дав врагу сражение в этом месте, ты защитишь Пелопоннес надёжнее, чем при Коринфе. Наши враги — и никто из вас не станет отрицать этого — рассеются в ужасе, потерпев поражение на море. Одолеть их миллионное войско можно только умом. Но если мы совершим глупость, даже боги Греции не помогут нам исправить её.

Тут Адимант разъярился — ибо умысленно он уже был в Коринфе — и завопил:

–  Неужели мы должны считать разумным то, что ты, Фемистокл, предлагаешь нам сделать? Ты хочешь сказать, что у Эврибиада нет более важного дела, чем защищать твою собственную, уже не существующую отчизну? Фемистокл, покажи мне, где сейчас находится она! Покажи мне свой родной город! Где сейчас Аттика и где Афины? Ну, где они? Отвечу за тебя: они во власти Ксеркса и его варваров!

–  Моё отечество и мой родной город, — разгневался наконец Фемистокл, — а именно Аттика и Афины, сейчас обладают большей силой, чем твой Коринф, и находятся на палубах двухсот кораблей, за вёслами которых сидят афиняне. Эврибиад, не уходи от Саламина — и ты спасёшь всю Грецию. Что осталось у нас, греков, кроме наших кораблей? Но если ты уведёшь флот, тогда мы с жёнами и детьми уплывём в Италию, в Сирис, издавна принадлежащий нам. Там в соответствии со словами оракула мы найдём обещанные нам города. А вы, все вы, — он обвёл союзников яростным взором, — останетесь сражаться с персами без нашей помощи, ругая себя за опрометчивость.

В этот самый момент случилось землетрясение, и высокие волны качнули стоящие на якоре корабли. Постепенно вода успокоилась.

Похоже было, что боги Эллады изрекли своё слово.

Богам совершили благодарственные жертвоприношения, не забыв и героев Аякса и Теламона, чтобы тени их могли принять участие в грядущей битве.

Глава 33

Оказавшись в Афинах, Ксеркс призвал всех афинских изгнанников возвратиться в родной город. Среди них был и Дикей, сын Феокида, старый друг Демарата, изгнанного царя Спарты. И один из последовавших дней они провели вместе, печально расхаживая возле стен города. Афинскому изгнаннику казалось, что он не способен дышать воздухом Афин, куда его по великодушному расчёту пригласил Царь Царей. А ^тверженному родиной царю, шедшему на Спарту с вражеским войском и ожидавшему скорой реставрации на престоле, дышалось не более легко, чем его афинскому другу.

Оба мужа брели по склонам горы Эгалеос, стеной отделяющей Афины от Элевсина, священного города мистерий, и оживлённо обсуждали события дня, вселяющие надежду или угнетающие — в зависимости от точки зрения, — пока не оказались на Фриасийской равнине. Она простиралась перед ними, поросшая то редкой эрикой, то высоким утёсником. Здесь прошло персидское войско, приближаясь к Афинам. И местами песчаная, местами каменистая почва ещё сохранила следы: осколки горшков там, где находился персидский лагерь, шкуры и внутренности животных, съеденных захватчиками. То тут, то там чернели развалины сожжённых домов, вонзавших опалённые стены в горячий воздух.