Ксеркс

Дэвис Уильям Стирнс

–  Помощь нужна? — крикнул Кимон с мостика.

Фемистокл махнул мечом:

–  Нет, гони её, бей! Афина с нами.

–  Афина с нами! Зевс за нас!

Экипаж «Навзикаи» немедленно воспрял духом. Над ними ещё маячил высокий борт финикийца, но в тот миг они одолели бы и скалы Кавказа.

–  Вперёд! — выкрикнул Амейна. — Мы захватим этот корабль! Захватим прямо перед глазами их царя.

С палубы варварского судна полетели копья и стрелы. Афиняне не обращали внимания на этот град, перепрыгивая с борта на борт. Финикийцы тщетно пытались высвободить абордажные крючья. Греки лезли на палубу, бежали по снастям... Какой из этих атлетов не сумел бы пробежать по натянутому канату! Через какое-то мгновение вся длинная гребная палуба тирского судна оказалась

захваченной, и греки благословили Афину. Однако штурм корабля лишь начинался: двумя грозными башнями поднимались надстройки на носу и корме его, куда отступили защитники судна. Запертые в углу финикийцы повернули и без понуканий со стороны начальников бросились на врагов. Сам гордый флотоводец персов вступил в схватку; орудуя мечом, словно Аякс под стенами Трои, он воистину показывал, что является князем среди ариев. Чтобы остановить этот натиск, потребовалась вся стойкость Амейны и преданных ему людей, иначе эллинов выбросили бы за борт. Наконец схватка угасла, впрочем, являя тем самым затишье перед новой бурей. Оба корабля сносило всё ближе и ближе к берегу.

Вельможи, стоявшие у трона Ксеркса, готовили мечи. В мыслях своих Главкон уже видел, как царь соскакивает с трона — как было при Фермопилах.

–  Куда разбежались? — рявкнул Ариабигн, обращаясь к тирянам. — Неужели вы окажетесь трусливыми псами и пред очами самого Царя Царей?

Финикийцы предприняли новый натиск. С кормы и носа тирского судна полетели дротики. А потом в урагане схватки вдруг наступило затишье: и афиняне и тиряне разом отступили, давая возможность Фемистоклу и Ариабигну сойтись в поединке. Рослый перс дважды едва не повергал ниц эллина. И дважды Фемистокл отвечал на удар ударом. Сбив с головы Ариабигна шлем, он уже готовился нанести окончательный удар, когда нога его поскользнулась в крови и Фемистокл пошатнулся. И, прежде чем он успел оправиться, перс обрушил своё оружие вниз, вложив в движение всю свою силу.

–  Фемистокл погиб! — разом простонали афиняне, но вместе с их криком над палубой пролетел дротик.

Пущенный Главконом, направляемый рукой и глазом истмийского победителя, дротик вонзился в плечо перса между пластинами панциря. Грозный клинок лишь скользнул по панцирю флотоводца и загремел, ударившись о палубу. Обезоруженный, князь отшатнулся. Увидев это, финикийцы побросали мечи. Истинные азиаты, в участи своего вождя они усмотрели собственную судьбу и не стали противиться ей.

–  Сдавайся, — обратился Главкон к Ариабигну на персидском языке. — Битва повернулась против тебя, и ты не повинен в этом. Спасай жизни своих людей.

Гневно тряхнув головой, Ариабигн левой рукой вырвал дротик из плеча.

–  Князь ариев знает, как надо умирать, а не как сдаваться в плен, — ответил он и, прежде чем афиняне успели распознать его намерения, вскочил на край борта.

Став лицом к царю, Ариабигн склонил голову и левой рукой изобразил знак поклонения.

–  Схватите его! — вскричал Амейна, наконец разгадав замыслы перса.

Но было уже поздно: Ариабигн прыгнул вниз. В панцире он ушёл в воду как камень. Волны сомкнулись над головой князя, навсегда скрыв его от глаз людей.

На тирском судне на мгновение воцарилась тишина. Стон ужаса донёсся от варваров, толпившихся на берегу. А потом финикийцы попадали на колени: прося пощады, они припадали к ступням победителей. За короткую передышку афиняне успели остыть, и они принялись собирать разбросанное по палубе оружие, не учинив кровопролития.

Фемистокл поднялся на мостик захваченного флагманского корабля. Главкон был рядом с ним. Ветер теперь уносил оба судна к середине залива. Впервые за долгое время афиняне могли оглядеться и попытаться понять, как складывается сражение. Прикрываясь от солнца, смотрели они во все стороны и не верили собственным глазам, ибо истина казалась немыслимой. От огромного варварского флота, грозно наступавшего вдоль пролива, остались лишь редкие корабли, и носы их были обращены прочь от Саламина. Волны были покрыты обломками судов, в основном персидских. Справа, слева и в

центре наступали эллины: таранили, брали на абордаж, захватывали персидские корабли. Сражение ещё не утихло, но от Саламина уже шли шлюпки, высланные Аристидом. Они были полны седобородых ветеранов, которые не смогли спокойно следить за тем, как сражаются их сыновья, и поспешили на Пситталию, чтобы истребить оказавшихся там в ловушке персов. На берегу Аттики не было слышно радостных криков, лишь скорбный, волчий вой доносился оттуда, заглушая песни победителей. С борта «Навзикаи» было видно, как финикийцы и киликийцы бежали вдоль берега, чтобы вытащить из воды изуродованные суда — подальше от победоносных греков.

Экипаж «Навзикаи» стоял в изумлении, не думая ни о своём корабле, ни о захваченном тирском, не заботясь об усталости и ранах, а потом мореходы, все как один, повернулись к финикийскому судну... и к Фемистоклу. Он, их наварх, спас Элладу перед глазами надменного полубога, возмечтавшего погубить всю страну. И они поклонились своему флотоводцу — словно олимпийскому богу.

Глава 16

Когда в тот вечер «Навзикая» вернулась на Саламин, когда старики и женщины порадовались и поплакали, встречая живых, — гордость не позволяла им рыдать над павшими, — после того как предусмотрительные навархи привели в порядок весь флот, ибо Ксеркс мог решиться вновь испытать судьбу и поутру вступить в сражение с оставшимися у него кораблями, Фемистокл вернулся в свою каюту. Общество его разделял лишь Главкон Алкмеонид. Наварх был немногословен:

–  Сын Конона, вчера твоё появление навело меня на мысль, каким образом можно спасти Элладу. Сегодня твоё копьё спасло меня от смерти. Я в долгу перед тобой. И долг свой оплачу. Завтра же я могу вернуть тебя жене и друзьям, если ты примешь моё условие.

Молодой человек чуть зарделся, но в глазах его не было радости. Главкон чувствовал сдержанность Фемистокла.

–  Какое же?

–  Афинянам скажут, что ты на миг поддался чрезвычайно сильному искушению, однако заплатил за единственную ошибку гораздо больше, существенной помощью.

–  Значит, я останусь Главконом Изменником... или ... Главконом Раскаявшимся Изменником?

–  Слова твои суровы, сын Конона, но что ещё я могу сказать? Есть ли у тебя новое объяснение письму, отправлен ному в Аргос?

–  Объяснение прежнее: я не писал этого письма.

–  Не будем тратить слов попусту. Разве ты не понимаешь, что большего я не могу сделать?

–  Дай-ка подумать.

Младший из афинян опустил голову и нахмурил брови.

–  Сын Неокла, — проговорил он наконец, — я благодарю тебя. Ты справедливый человек. Какие бы скорби ни пали — и в прошлом и в будущем — на мою голову, ты в них неповинен. Однако я не могу возвратиться к Гермионе и моему сыну на таких условиях.

–  Чего же ты хочешь?

–  Сегодня боги помиловали Элладу, возможно, они снизойдут и ко мне. Война ещё не закончена. Не позволишь ли ты мне перейти на корабль союзников, где меня никто не узнает? Подождём год, быть может, за это время Сфинкс найдёт разгадку.

–  Но столько ждать трудно.

–  Фемистокл, мне приходилось совершать более трудные поступки.

–  А твоя жена?

–  Да будет Гера милостива к ней. Она сказала, чтобы я вернулся, когда афиняне сочтут меня невиновным. Пусть лучше подождёт, пусть потоскует, чтобы я мог возвратиться к ней именно таким, каким она хотела видеть меня. Тем не менее обещай мне кое-что сделать.

–  А именно?

–  Если родители будут выдавать Гермиону за Демарата, воспрепятствуй этому браку.

Лицо Фемистокла просветлело. Он дружески опустил руку на плечо молодого человека:

–  Я скажу тебе, что во всей Элладе не вижу человека прекраснее тебя и душой и телом. Не бойся за Гермиону, и пусть за грядущий год Аполлон Открыватель разгадает эту мрачную тайну.

Главкон поклонился. Фемистокл предоставил ему всё, о чём мог просить изгнанник, и молодой афинянин оставил каюту.